Что, Поляшов, нос заморозил?
У Поляшова нос, как твой китайский огурец, он у него и летом мерзнет.
Гы-гы-гы
А говорят, у кого нос большой, у того и хрен, значит, большой.
Гы-гы-гы
Хо-хо-хо
А вот у прапорщика Штангауэра, большой шлангауэр.
Хы-хы-хы
Гы-гы-гы
Хо-хо-хо
Сергей Афанасьич, ну и дух от вас, опять вчера нажрались, наверное, ай, ай, ай.
Все, кончили, мужики, команда была.
Бесформенная толпа майоров, капитанов, старлеев и прапорщиков постепенно оформилась в строй а-ля колонна по-три.
Начальники служб, их замы, инженеры, политработники, врачи и начальники складов - все, что именуется теперь взводом офицеров управления утихло и замерло, повернув красные носы налево, где вдалеке уже замаячила сажеными плечами и талией в рюмочку двухметровая фигура командира.
- Мужики, спрячьте меня в середину, я сегодня портупею забыл.
А Кедря опять опоздал, нарвется, дурачок, на неприятности.
Тихо! Разговорчики в строю
Ба-та-льо-о-он!
Смирно, равнение на середину!
Начальник штаба с приставленной к шапке правой рукой, и левой, накрепко прижатой к борту шинели сделал первый шаг навстречу командиру. Батальонные лабухи ухнули марш. Когда Валера впервые услышал эту, с позволения сказать, музыку, он никакими усилиями не смог сдержаться и долго бился истерическими припадками восторга. Однако уже через месяц он привык, и эта помесь буги-вуги с ритуальным этническим музоном племени Урду-мурду перестала веселить как первый раз. Трубы и тромбоны на морозе неприлично хрипели, однако ритмично ухал большой барабан, и в такт этому пульсирующему биг-биту подполковник шлепал навстречу майору перед вытаращимся спросонья пятьюстами замерзшими военнослужащими.
Мороз сегодня, тля его!
А Чернов сейчас специально нас поморозит, он всегда как за тридцать, так на полчаса болтовню затеет.
Тихо, там! Не слышно ничего, что говорит, дайте послушать.
Молодой красавец-подполковник, не скрывая того, что бесконечно нравится сам себе, помогая своему громкому голосу резкими отмашками правой руки, вел еженедельную задушевную беседу с вверенным ему отдельным девяносто пятым ордена Красного знамени мостовым батальоном.
.... и особенно это касается старшин рот и всех сержантов рот это тоже касается, едренать. Сегодня во второй роте, капитан Веренчук в отпуске, ладно, но это не означает того, что отменен для второй роты устав, что можно теперь обгадить сифилисом всю казарму. Старшина второй роты, прапорщик Ломейко, это вас дорогой мой касается в первую голову. У вас в сержантском классе грибы скоро вырастут, едренать, у вас там сифилис кругом на полу и за батареями...
Для командира слово сифилис - самое любимое, им он обозначает, пыль, грязь, любой беспорядок в одежде, пище, деловых бумагах:
Капитан Ходько, у вас в раппорте сплошной сифилис!
Майор Рыбин, у вас сзади сифилис на шинели
Прапорщик Васадзе, уберите сифилис на кухне или пойдете под арест
Человек, изучавший психологию по Леонтьеву и сексологию по Cspdfhebs мог бы предположить, что у подполковника Чернова с сифилисом связаны первые юношеские сексуальные переживания. Возможно, что впервые изображение женских половых органов мальчик Саша Чернов увидел в медицинской энциклопедии, в главе, посвященной венерическим болезням, и это произвело на его психику столь сильное действие, что и в возрасте сорока пяти все, что ему не нравилось, хлестко клеймил словом "сифилис".
Еще четыре раза помянув венерическое заболевание и пообещав навести, наконец, порядок, и показать виновным кузькину мать, Чернов закончил говорильню и направился к трибуне. Продрогший насквозь начальник штаба торопливо выскочил с правого фланга и начал, наконец, долгожданное перестроение. У Андрейчика уже порядком замерзли ноги, уши и нос.
Пока Чернов загибал про уставы, Валера с сочувствием наблюдал, как мерзли в строю узбеки, туркмены и киргизы, проклиная, вероятно, и эту Сибирь, и мороз, и Чернова с Устиновым вместе взятых.
Баталь-о-оон!
В походную колону!
Повзводно!
На одного линейного дистанция!
Офицеры управления прямо!
Остальные напра-а-во!
Шагом марш!
Остальные сделали поворот направо, а Валера Андрейчик, вместе с коллегами по штабу отпечатал шаг с левой ноги прямо и только вперед. Хрипло ухнул "Славянку" оркестр одиноких придурков под управлением сержанта Бубенко. Шли бодро - впереди были тепло и дрема. Проходя мимо трибуны и престарелые майоры, и молодые старлеи подтянули животы, расправили плечи и держа равнение на командира, стараясь выше и прямее держать ножку. Каждый вдруг вспомнил, что он не просто штабной бумагомарай - просиживатель бесплатных государственных портков при месячном содержании в 350 р., а военный, орел, надежда и защита Родины.
В теплой просторной комнате, которую занимала батальонная тех часть, и где денно и нощно теперь крепил оборону страны лейтенант Андрейчик, помимо опоздавшего на развод капитана Кедри уже сидел стриженый под ноль рядовой Перец - писарь автотракторной службы капитана Синицына.
Ну, Виктор Петрович не ходит на развод, потому
что он капитан Советской армии, а ты, Перец, считаешь батальонное построение ниже своего хохляцкого достоинства? - с порога начал сердиться Синицын, громко убирая в ящик стола свернутую в рулон портупею и размашисто снимая промерзшую шинель.
Товарищ капитан, вы вчера сами приказали все техпаспорта на списание подготовить, а Смирнова ротный в наряд поставил, мы не успели вчера, так вот я сегодня с подъема сижу доделываю.
Едренамать! Говорили, говорили писарей в наряд не ставить, так..., какой там телефон у Ксендзюка?
День начался. Валерий повесил шинель за шкаф на свой персональный гвоздь и, расстегнув китель, уселся за стол в углу у окна. Предстояло на случай возникновения начальства обозначить p`anrs.
Кто мою ручку взял?
Прапорщик Зиновьев взял.
На хрена она ему - он писать не умеет.
Перец, сгоняй в строевую, принеси ручку, живо!
Виктор Петрович, вы чего это опять опоздали?
Андрэйчик! Карась ты двухгодичный, разве не видишь, что капитан уставши со вчерашнего!
Эта сука Радченко, конечно, затащил меня в "Якорь". Мы уже и так хорошие были, ты понимаешь, карась, ты...
Кедря громко налил из графина воды и смачно выпил весь стакан одним духом, делая при этом страшное лицо.
Так вот, дорогой товарищ лейтенант, капитан Кедря отвечает вам на ваш глупый вопрос... Причем Радченко смылся. Я, понимаешь остался без денег, понимаешь, пришлось тоже смываться, как мальчик, целый капитан советской армии должен бегать от официанта..., -Кедря налил еще один стакан и жадно выпил, тараща красные глаза так, как будто пил соляную кислоту.
Андрейчик, сейчас пойдем в санчасть, расколем доктора на сто пятьдесят граммов.
Кедря придвинул к себе телефон и толстым волосатым пальцем стал нервно набирать по памяти трехзначный номер. Палец дрожал и срывался. С третьей попытки соединение получилось.
Алло! Кто это? Дневальный по КТП? Cлушай, сынок, это Кедря говорит. Что? -Кедря говорю - дерево такое есть, сынок. Что?Да! Так вот, запоминай, дубина твоя киргизская, будет кто звонить, говори что Кедря был и только что ушел в пятую роту. Понял болван? Давай!
Толстый волосатый палец снова крутил непослушный диск.
Что? Как, как твоя фамилия, сынок? Так вот, это капитан Кедря говорит. Что? Слушай, Ткачук, передай своим дневальным, что если будут меня искать, скажи "был". Был и ушел. Куда? В мастерские или на полигон. Понял? Давай, родной!
Цвет батальонной эскулапии, в лице начмеда капитана медицинской службы Мельника, а так же врача батальона старшего лейтенанта Ромашина и врача-интерна лейтенанта Хрищатого сидели в ординаторской с тихой тоской ожидая приезда начальника аптеки. Помятые лица офицеров были исполнены глубокой озабоченности процессом разложения в печени алкоголя принятого вчера вечером здесь же в ординаторской на уксусную, муравьиную, угольную и ряд других кислот. С рассеянным вниманием, лениво покуривая, взирали они на ползавшего по полу с тряпкой выздоравливающего больного Хуйдаралиева, который, сопя и кряхтя размазывал по линолеуму принесенную офицерами грязь.