Я знал, что они ошибаются, но я не мог видеть ясно, не говоря уже о том, чтобы понять смысл своего беспокойства.
Чем больше они не воспринимали меня всерьез, тем больше я беспокоился, пока не начал тонуть в беспокойстве по поводу чего-то, чего не мог точно определить.
Это было чертовски ужасное чувство.
В голове у меня все шло наперекосяк; только одно слово крутилось в моей голове, как заезженная пластинка.
Отец.
И только один голос повторял одно и то же слово снова и снова.
Шэннон.
Я понятия не имел, почему я так реагировал, но мое сердце билось на девяносто. Я знал это, потому что каждый раз, когда я думал о ней, аппарат, к которому я был подключен, начинал пищать и мигать.
Я плохо справлялся с тревогой. Это просто было не в моих силах. Адреналин, безусловно, но страх? Нет, я нихуя не справлялся со страхом. Особенно когда страх в моем сердце был за другого человека.
Когда мне все-таки удалось приучить себя смотреть телевизор, я продолжал думать: какого черта Пэт делает на экране? «Позднее позднее шоу» было пятничной вечерней программой, но эй, какого черта я знал? По-видимому, немного, поскольку я не мог отличить, в какой вечер недели это было.
Откинувшись на матрас, я моргнул, прогоняя сонливость, и попытался мыслить ясно.
Разъяренный, я крутил головой из стороны в сторону, ища продолжения.
Что-то было не так.
В моей голове.
В моем теле.
Я чувствовал себя так, словно попал в ловушку, узником этой кровоточащей кровати, и это было ужасно.
В ярости на мир и всех в нем, я постучал пальцами по матрасу и пересчитал потолочные плитки.
Сто тридцать девять.
Господи, мне нужно было выбраться из этой комнаты.
Я хотел вернуться домой.
Чтобы закупориться.
Да, я был в таком гребаном отчаянии, что больше не хотел оставаться в Дублине. Я переживал момент прихода к Иисусу и ничего так не хотел, как вернуться домой, в Баллилаггин, в окружении всего, что было мне знакомо.
Вернуться домой к Шэннон.
Господи, я действительно сильно облажался с ней.
Я отреагировал ужасно.
Я был идиотом.
Внутри меня снова поднялся гнев, к которому присоединились депрессия и опустошение, которые следовали каждый раз, когда я думал о том, что ждет меня в будущем – а это происходило каждую минуту дня.
Боль? Мне было чертовски больно, но мое тело сейчас волновало меня меньше всего. Потому что я потерял контроль над своими кровоточащими чувствами. Моя голова была потеряна, я вернулся в Корк с гребаной девчонкой.
От скуки и беспокойства я взглянул в окно больницы на потемневшее небо, а затем снова на экран телевизора.
К черту это.
Потянувшись за телефоном, я дрожащей рукой пролистал список контактов, пытаясь разобрать имена сквозь дымку, пока не нашел номер, который набирал по меньшей мере двенадцать раз за последние бог знает сколько часов или дней, и нажал вызов.
С огромным усилием мне удалось прижать телефон к уху и ждать, затаив дыхание, прислушиваясь к противному звуку звонка, пока меня не поприветствовало его монотонное голосовое сообщение.
- Джоуи. - Наклонившись вперед, я попытался принять вертикальное положение, но в итоге натянул какие-то провода, прикрепленные к моему телу, которым не было никакого дела до этого. - Перезвони мне. - Выдохнув болезненный стон, когда я почувствовал покалывание в ногах, я сосредоточился на том, чтобы произнести следующее предложение без запинки. - Мне нужно поговорить с ней. - Я был почти уверен, что все равно невнятно произносил слова, учитывая, что мой голос звучал для меня по-иностранному. - Я не знаю, что происходит, Джоуи. Может быть, у меня пиздец с головой, я под кайфом, но я волнуюсь. У меня это гребаное предчувствие...
Звуковой сигнал.
- Ну и дерьмо. - Чувствуя себя полностью побежденным, я закончил разговор и бросил телефон рядом с собой, прежде чем откинуться на подушки.
Неужели у меня были галлюцинации?
Нет, я знал, что нахожусь в больнице.
Я знал, что она была здесь, чтобы повидаться со мной.
Но, возможно, я сосредоточился на слове "отец" потому, что был так удивлен, увидев здесь своего собственного отца, когда открыл глаза.
Сжав губы, я проигнорировал покалывание и онемение и попытался мыслить ясно.
Я кое-что упустил.
Когда дело касалось Шэннон Линч, мне казалось, что я всегда был на три шага позади.
Сонный, я пытался сохранять ясность в голове, но это было невозможно из-за теплого покалывания внутри, требующего закрыть глаза и погрузиться в ощущение пустоты.
"... Если ты хочешь знать, что творится у нее в голове, тогда будь добр..."
- Пошел ты нахуй, Джоуи швыряльщик, - невнятно пробормотал я, сбрасывая с себя одеяло. - Я того стою. - Опустив ноги на пол, я ухватился за стойку для внутривенного вливания и подтянулась в стоячее положение. Каждый мускул моего тела болезненно протестовал против этого движения, но я подавил его и, пошатываясь, направился к двери.
- Джонни! - Воскликнула мама, когда нашла меня в коридоре несколько минут спустя. В руках она держала два пластиковых стаканчика и смотрела на меня с выражением ужаса на лице. - Что ты делаешь не в постели, любимый?
- Мне нужно домой, - проворчал я, волоча за собой капельницу и обнажая свою задницу всему миру в матерчатом больничном халате, который держали только мои широкие плечи. - Прямо сейчас, ма, - добавил я, оттолкнувшись от стены, к которой временно прислонился, не обращая внимания на жгучую боль, пронзившую мое тело, и неуклюже заковылял по коридору. - Мне нужно идти.
- Идти? - Мама уставилась на меня. - Тебе только что сделали операцию. - Бросившись перехватить меня, мама положила руки мне на грудь и сердито посмотрела на меня. - Ты никуда не пойдешь.
- Да. - Я покачал головой и попытался обойти ее. - Я возвращаюсь в Корк.
- Почему? - Спросила мама, когда она снова перехватила мое движение и преградила мне путь. - В чем дело?
- Что-то не так, - выдавил я, чувствуя головокружение. - Шэннон.
- Что? - В глазах мамы мелькнуло беспокойство. - Что не так с Шэннон?
- Я не знаю, - огрызнулся я, чувствуя себя взволнованным и беспомощным. - Но я знаю, что что-то не так. - Нахмурившись, я попытался собраться с мыслями, разобраться в своих чувствах, но смог выдавить только: - Я должен ей помочь.
- Детка, это из-за лекарств, - ответила она, глядя на меня этим долбанутым сочувствующим взглядом. - Ты себя не чувствуешь.
Я покачал головой в полной растерянности. - Ма, - хрипло прохрипел я, - говорю тебе, что-то не так. - прошептал я. - Мама, - сказал я. - Что?
- Почему ты так уверен?
- Потому что.. - Тяжело выдохнув, я прислонился к стене и беспомощно пожал плечами. - Я чувствую это.
- Джонни, любимый, тебе нужно прилечь и отдохнуть.
- Ты меня не слушаешь, - прорычал я. - Я знаю, ма. Я, блядь, знаю, ясно?
- Что тебе известно?
Я потерпел поражение. - Я не знаю, что я знаю, но я знаю, что должен знать! - Расстроенный и сбитый с толку, я выпалил: - Но она знает, и я знаю, и она мне не скажет, но я клянусь, что они все, блядь, знают, мам!
- Хорошо, любимый, - уговаривала мама, обнимая меня. - Я тебе верю.
- Правда? - Прохрипел я, чувствуя сонливость, но легкое удовлетворение. - Слава Иисусу, потому что меня здесь никто не слушает.
- Конечно, я тебе верю, - ответила она, похлопав меня по груди, и повела обратно в мою комнату. - И я всегда прислушиваюсь к тебе, любимый.
- Правда?
- Ммм-хмм.
- Ненавижу, когда мне лгут, ма, - добавил я, перенося слишком большую часть своего веса на ее стройное тело. - И она всегда лжет мне. - Мой нос дернулся, и я сжал губы, пытаясь побороть онемение в лице, когда знакомый аромат донесся до моих ноздрей. - Мне нравится исходящий от тебя запах, ма. - Я снова принюхался, вдыхая аромат. - Пахнет как дома.