– Это не есть порядок – убивайт малшик, – пробурчал Готескнехт.
– А если мальчик убивает вас, такой порядок вам нравится? – спросил дон Рутилио. – В Хаарлеме такой же пострел прикончил десяток здоровенных рейтар. Ночью он подтащил к палатке бочонок с порохом и пальнул в него издали. Ваших как не бывало, только пепел сыпался с неба…
– Уррр! – прорычал Готескнехт. – Я мало понималь эта страна.
– Сеньор! – снова затараторил Караколь. – У вас что-то со слухом неладно. Говорю, ведь, что эти голуби…
– Молчать! – сказал дон Рутилио. – А то всех повешу.
Мне показалось, что дон Рутилио разглядывает меня с интересом.
– Ума не приложу, – сказал он, – что с вами делать. Неужто и вправду повесить?
Мы замерли.
– Сержант Готескнехт, – обратился он к копейщику, – я завершу обход, а вы держите мальчишку до особого распоряжения. Может быть, им заинтересуется Вальдес. Парень совсем не дурак, должно быть, много знает о городских делах. Ждите приказа.
Дон Рутилио повернул коня и ускакал, а вслед за ним его конные латники.
Мы все перевели дух. По крайней мере, есть несколько часов, а там где наша не пропадала! Только бы коленки снова не начали трястись.
– Фуй… – отдувался Готескнехт. – Ошень, ошень смешной страна. Германия малшик не воевай, фуй… Я пропускаль один малшик город Гоорн прошлый год. Он вез свой больной муттер на санка. Я восхищаль этот малшик, фуй… Сейшас я не имей вас пропускаль. Ви слышаль приказ этот испанский вояк, доннер-веттер?
– Господин сержант, – затараторил я, – у меня хорошая память. Сеньор приказал держать меня до особого распоряжения. Но ничего не сказал про остальных. Про медведя и про девочку. Даже про хозяина фургона. Это правда его голуби. Но я прикидывал купить их для свадебного подарка от Помпилиуса. Господин сержант, отпустите их всех, сеньор вам ничего не сделает. Он ведь хозяин своему слову.
– Уф, уф! – пыхтел Готескнехт. – Хитрый…
– Неужели это вы пропустили мальчика, который вез больную мать, господин сержант? Об этом рассказывали даже у нас.
– Удивительный поступок, гуманный поступок, – поддакнул Караколь. – Почему бы не отпустить ещё одного, ведь он везёт не мать, а всего медведя.
Эле стала утирать слёзы. Не знаю уж, по-настоящему или нам подсобить решила. Она-то и доконала Готескнехта.
– Я решаль, – сказал Готескнехт. – Я отпускай фургон, собака, медведь, этот… голубья… как?., голубьятник и девотшка. Малшик дарф нихт, не мой компетенций.
Тут Караколь надулся и выставил ногу:
– Никогда! Никогда не поедем без Кееса! Я подскочил к нему и тихо сказал:
– Всем нам не выбраться. Быстрей уезжайте! По дороге на Валкенбург есть брошенная мельница. Там ждите до утра. Если нет – значит, не выбрался. Голубей покормить не забудь.
– Ни за что! – снова сказал Караколь. – Хорош бы я был…
– Не рассуждать! – прошипел я, а кровь так и бросилась в лицо. – Приказываю… как адмирал… – Я прямо слов не находил. Хотелось дать затрещину, как Михиелькину.
– Ладно, адмирал, – грустно сказал Караколь. – Я выполню приказ…
Он подошёл к фургону, погладил Пьера и ещё раз грустно посмотрел на меня.
Они уехали. Они уехали… А я повернулся и стал смотреть на Лейден.
Может быть, кто-то глядит сейчас в подзорную трубу и видит, что я сижу один среди усатых солдат. От них пахнет потом и луком. Может, увидит меня Сметсе Смее и протрубит вылазку. Нет, вылазки запрещены.
Я почему-то вспомнил, как на улице Длинных Баранов видел нищую девочку. Был у меня в кармане кусок хлеба, но я не дал. Пожадничал. Эх, зачем я пожадничал…
Копейщикам нечего делать. Одни играют в кости, другие валяются в одних рубашках на сочной рейнландской траве. Смотрите не промочите спины, солдаты! Земля у нас – пальцем нажми, выпускает воду.
Они ходят, лениво ругаются, чешут друг другу спины. Обыкновенные люди. Неужели это они кололи, резали, отрывали головы, потрошили людей заживо, как было в Хаарлеме и Наардене? Неужели они распевали слова герцога Альбы: «Всади нож в каждое горло!»?
Уже далеко за полдень. Небо затянуло жёлтыми облаками. Поблёскивает вода. Солдаты поели бобов со свининой. Дали и мне в помятом котелке. Интересно, добрался Караколь до мельницы? Туда ведь не больше часа.
– Ошень скука, – вздыхает сержант Готескнехт. – Война некароший штук. Я был Париж. Париж я воевай против католик, за гугенот. Ви знайт гугенот? Гугенот отрывай голова католик. Католик отрывай голова гугенот. Париж я воевай против католик. Гугенот платить больше талер, дин-дин. Сейшас я воевай против гугенот. Ви есть тоже гугенот, голланд – гугенот, кальвинист. Ви понимай? Сейшас католик платить больше талер, дин-дин.
– А Париж большой город? – спросил я.
– О да! Совсем большой город. Больше Амстердам десять раз. Ошень грязь, о да, ошень. Больше Амстердам десять раз.
Я спросил:
– Зачем же воевать, если война вам не нравится?
– Затем? Сержант Готескнехт желай новый дом Гронау. Зашем… Я не любиль католик, я не любиль гугенот. Они отрывай голова друг друг. Ви слышаль ночь святой Варфоломей? Фи! Мне чуть не отрывай голова этот ночь. Католик побеждай, имей больше дукат, флорин, пистоль, талер. Сейшас я воевай за католик. Дас ист майн летцтер криг – мой последний война… Ох, – вздыхает сержант, – ошень скука… Бедный малшик. Надо играть мяшик, тук-тук, нельзя стрелять бочка порох.
– А вы знаете игру «яичный огород»? – спрашиваю я сержанта. – У нас целый май в неё играют.
– О! Ти можешь играть своя игра, – разрешает сержант.
– Один я не могу. Это очень весёлая игра, господин сержант. Давайте поиграем вместе. Увидите, как будет весело.
Целые полчаса я объяснял правила. Солдаты собрались в кружок и слушали. Если и вам не доводилось играть в «яичный огород», послушайте, как это делается.
Вдоль дороги раскладывают несколько дюжин яиц. Рядом с первым стоит бочка с водой, а в ней плавает яблоко. Один человек должен поймать ртом и съесть это яблоко, руками трогать нельзя. Другой в это время сломя голову мчится по дороге и собирает яйца в лукошко. Ни одно не должен разбить. Кто справится первым, получит в награду лукошко.
Сколько раз я играл в «яичный огород»! Почему бы не сыграть ещё разок, тем более я кое-что задумал.
Один солдат согласился со мной потягаться. Яйца и прошлогодние яблоки, конечно, нашлись. Наверное, награбили поблизости.
Примерно на сотне шагов мы разложили дюжины две яиц. В бочонок с водой бросили большое, ещё крепкое яблоко.
– Форвертс! – крикнул Готескнехт.
Я помчался по дороге, быстро подбирая яйца. Конечно, тут без сноровки не обойтись. Я не оглядываясь знал, что копейщик мучится с яблоком, стараясь его укусить. Оно отпрыгивает, он гоняет яблоко носом и не успеет съесть и половины, когда я вернусь. Я слышал, как гомонили и хохотали солдаты.
Конечно, я победил. Соперник с мокрым красным лицом смеялся вместе со всеми.
Теперь мы поменялись ролями. Я занялся яблоком, а тот побежал по дороге. Есть тут один секрет. Надо сразу прижать яблоко к краю бочки, быстро опускать голову в воду и откусывать по большому куску.
Не успел он вернуться, раздавив несколько яиц, как я уже проглотил огрызок. Пустяковое дело. Доедая яблоко, я даже успел поразмыслить над тем, что видел, когда сам собирал «яичный огород».
Значит, сотня шагов. Если прибавить ещё сто, начнется поворот, обсаженный густой ивой. Пока они разберутся, успею добежать до тропки, ведущей налево. А там заросли боярышника – ищи-свищи!