Исписался...
- Исписался... - презрительно говорят о писателях. - Ничего из себя выжать не в силах, переписывает в отчаянии старые вещи, в надежде оживить их новыми гранями, затевает эпохальные романы, чтобы бросить их на первой же странице.
Леонардо да Винчи исписался. Он начинал картины, но кончить их не мог. Он страдал и пытался; дав себе клятву накануне, заводил с утра свой мозг, свою верную руку, но десяток-другой мазков, и мозг исчезал, кисть выпадала из рук, выдавливая слезы из переставших видеть невидимое глаз.
И все так. Даже Фадеев, за всю жизнь написавший пару-тройку книг, исписался. Поняв, что умер как писатель, запил и "лег виском на дуло"...
Исписался... Думаю, это здорово, потому что "исписался" - это честность мозга. Вряд ли испишется Маринина с Донцовой, у них ведь особый писательский рубанок. Вжик, и готово.
Гашек исписался. Джек Лондон. Гоголь. Да все, кроме Марининой с Донцовой, исписались. Отчего это? Да просто писатель, художник, артист, перестает видеть того, кому всю жизнь пытался потрафить. Или наоборот, вдруг прозревает, чтобы увидеть своего верного потребителя, пристально с ним познакомится. Представьте поигравшего театрального артиста. Он в упор видит своего зрителя. Всю эту публику, нетерпеливо ждущую, когда тот торт полетит в чью-нибудь рожу. Миллионера, приведшего жену, чтоб показала купленные им бриллианты. Старушек, принимающих театр, как таблетки. Заезжих граждан, купивших билеты по случаю (- Я пил шампанское в "Современнике"! - скажут они потом в Ангарске или Алма-Ате). Молодящихся женщин, пришедших, чтобы сказать: - Смотрела вчера Виктюка, вот это сюжетец!
Счастье past continuous tense
СЧАСТЬЕ БОЖЕСТВЕННОЕ, СЧАСТЬЕ БЕСОВСКОЕ.
Счастье бывает от Бога, бывает от дьявола. Божественное счастье - это любить женщину, которая любит тебя, это делать ей детей и покупать им подарки. Это тихое, просветленное счастье, оно долгое, но вдруг исчезает, если исчезает от жизни порядочность. А бесовское счастье - это потом. Ты приходишь домой от любовницы, к постылой жене приходишь, ложишься с ней в постель и "любишь" уже ее, чувствуя себя сверхчеловеком.
А ты, отдающаяся коллеге в запертом изнутри туалете? Не бесовское ли наслаждение испытываешь ты, представляя мужа посторонним третьим, представляя его глаза, перестающие быть равнодушными?
Оно коротко, это бесовское счастье. Коротко, и потому повсеместно. В моем подъезде когда-то жил мальчик; обнаженный, он онанировал на лестничной площадке, и когда кто-то видел его, ликовал, порвав свое одиночество смятением свидетеля. Примерно так же ликуют участники гей-парадов, вынося свои страсти на улицы, чтоб привлечь глаза, чтоб насладиться бесовским счастьем полной свободы...
РУССКОЕ СЧАСТЬЕ
Давным-давно прочитал я "Утрату" Владимира Маканина. Многое, конечно, забылось, но основное, здорово со мной перемешавшееся, помню. Жил в этой повести вездешний русский человек, купец, все у него было, но было как-то скучно и тоскливо жить в ежедневно одинаковом мире. И однажды, выйдя к Уралу-реке, он засмотрелся на берег противоположный, нетронутый совсем, с райскими лужайками, деревьями, цветами, и пришла ему в голову мысль, вошла в мозг кривоострой рыбьей костью:
- А как славно было бы туда посуху!
И он, уговорив человек несколько, принялся рьяно рыть подкоп под рекой, долго рыл, все богатство истратил, потерял жену, друзей и помощников, но вырыл таки! Вырыл, прошел посуху, лег в густую траву и стал смотреть в голубое небо, в глаза Богу стал смотреть, и Бог смотрел на него...
СЧАСТЬЕ НА НОГУ
Представьте, одна искони русская леди, защитив докторскую диссертацию по русскому мату, идет, вся счастливая, по ночной Москве - сзади "Чайка", набитая цветами. Устремленная в небо, к звездам, наша леди не замечает открытого канализационного люка и едва в него не проваливается. Сантехник, поднимавшийся по скобам, услышав ее отклик, извлеченный из только что защищенной диссертации, падает в свою преисподнюю, ломает ногу, чтобы на следующий же день получить от леди кругленькую сумму в счет возмещения вреда, непредумышленно нанесенного его здоровью.
АВТОБУСНОЕ СЧАСТЬЕ
На ней, сидевшей напротив, были джинсы с большими дырками, и были сквозь них видны черные ажурные колготки и белая, еще не загоревшая, кожа бедер!
СЧАСТЬЕ НОЖНИЦ
Ты - Бумага, она - Ножницы. И ничего тут не попишешь: порою не ведая, она режет тебя и стрижет, и будет резать и стричь, пока будет, что резать и стричь.
Ты - Камень, суженая твоя - Бумага. Она будет оборачивать тебя своими страхами и заботами, оборачивать, оборачивать, пока белый свет твой не станет серым.
А ты - Ножницы, он - Камень. И ничем ты его не возьмешь - ни слезами, ни лаской, ни нацарапанным матерным словом...
СЧАСТЬЕ (PAST CONTINUOUS TENSE)
Мы лежали в чем-то имевшем поверхность, выше которой было пустое небо, прикрывавшее наготу облаками, а в стороне – пески, желтые от старости. Мы лежали там, где можно было быть вечно, быть, не испытывая боязни хоть что-то потерять. Мы лежали, обнявшись, мы ощущали наши тела, мы поглаживали друг друга, поглаживали, чтобы соединявшее нас чудо продолжало оставаться с нами, продолжало оставаться как часть жизни. Я любил ее бесконечно, любил, изумляясь, что бесконечности можно достичь. Я - это был я, всё оставивший на берегу, в ней слились две женщины, которым я когда-то принадлежал. Я ласкал их нежную кожу, радуясь единению, их единению и своему. Я ласкал их трепетно и нежно, ласкал, каким-то зрением видя, как где-то там, внизу, по желтому песку друг за другом бредут люди, бредут к счастью, которого нет.