— Могу я вам быть чем-нибудь полезен? — подал голос Затько, когда их молчание тягостно затянулось.
— Не слышали, какая нынче будет погода?
Теодор Затько подошел к телефону, набрал трехзначный номер и протянул трубку Яну:
— Слушайте.
— Высокое атмосферное давление со стороны Азорских островов передвигается к востоку, — услышал он бесстрастный женский голос. — В ближайшие дни ясная солнечная погода, вероятно, сохранится…
Ян положил трубку.
— Инженер Затько, вы действительно очень практичный человек. Рационализатор и изобретатель. Не обижайтесь, если я попрошу вас изложить, каким образом в столовой отчитывались за шоколад?
— Я только подал идею. За реализацию отвечал не я.
— А за стулья?
— Я их испытываю, а торгуют ими другие.
— Спасибо, достаточно.
Ян с подчеркнутой церемонностью пожал Затько руку.
— Если что понадобится, вот моя визитная карточка. — Теодор Затько достал из нагрудного кармана узенькую полоску глянцевитой бумаги. — Тут вот справа мой прямой телефон и внутренний, слева домашний номер. Вечерами я дома. Улица Крутая, двадцать четыре.
— До свидания.
Ян проводил гостя и закрыл за ним дверь. Аккуратно развязав тесемки на черных картонных папках, он погрузился в изучение протоколов производственных совещаний. Они были обстоятельны, конкретны, под каждым было припечатано на машинке: «Записала Беата Срнкова, принял Михал Арендарчик». И подписи.
4
В субботу Ян не пошел в свою обклеенную плакатами канцелярию и остался в гостинице. Часть материалов он принес с собой в толстом кожаном портфеле, полный решимости не тратить времени попусту даже в выходные. Сейчас он размышлял, не повесить ли на ручку двери снаружи предупредительный знак, хорошо известный автомобилистам — белый круг в красной рамке[4], — с пояснением для непосвященных: «Не беспокоить. Do not disturb. Nicht stören». Подержав плакатик в руке, он передумал. Чего доброго, решат, что у меня в постели женщина. Не хватало еще, чтоб на фабрике болтали, будто ревизор, вместо того чтоб заниматься своими прямыми обязанностями, предается предосудительным забавам. Наверняка найдутся доброжелатели, доложат Арендарчику, а у того есть друзья-приятели в Главном управлении.
Ян взял транспарантик и нацепил его на ключ, торчавший в дверце платяного шкафа. Глядя на него, насмешливо спросил себя, что бы мог возвещать этот знак на дверце шкафа. Ну например, что в шкафу у него сокровища. Какая глупость! Или что он держит там несовершеннолетнюю девицу, выпуская лишь под покровом темноты, по ночам, а как только развиднеется — все, милая, марш назад в шкаф. Абсурдно? Ничуть. Да и какой у него, блюстителя высоконравственных устоев, другой выход? Но что, если скажем, ключ сломается? Что тогда? «Не стучи, милая, день только начинается!» О Ян Морьяк, ну почему ты, собственно, Ян Морьяк? Кем-то надо быть, каждому на роду написано свое. И не стучи, моя милая, разбудишь соседей. Разбудишь рядом в номере кувейтского шейха, приехавшего навестить дочку, плод студенческой любви: мать дочки, отвергнутая возлюбленная, выставила его, и он оказался в этой нелепой гостинице. «Салям алейкум, ваша светлость, мир вам, люди доброй воли. Не стучи, дорогуша, не задохнешься, в этом шкафу все предусмотрено, в том числе вентиляция, чтобы моль не испытывала недостатка воздуха. Лопнула пружина замка. И мое сердце дало трещину. Ради бога, дорогая, не прислушивайся к его стуку. Это расступилась земля, и мы летим, низвергаемся в юдоль радости». На кой эта самая юдоль радости, если нет возможности выбраться из шкафа? «Замок да запор девки не удержат», — говаривал дед. Он был слесарь, специалист по замкам. «Позови замочника!» — «Дед давно умер. Ему устроили пышные похороны, а в могилу каждый, кто пришел проводить его в последний путь, бросал ключ. Такую гору ключей я видел впервые. Не бойся, то были ненастоящие ключи, они не подходили ни к одному замку. Не стучи, милая, не стучи!»
— Это я, — раздался за дверью бодрый голос Арендарчика. — Надеюсь, не разбудил тебя?
Ян, открывая дверь, забыл про плакатик с дорожным знаком, болтавшийся у него на пальце. «Не беспокоить!»
— Скажите, пожалуйста, «не трогай круги мои»! — воскликнул Арендарчик. — Чье это высказывание?