Эх, пересесть бы сейчас на другой автобус, поехать в сторону Карловой Веси и выйти у розово-голубого дома, который он никак не привыкнет считать своим домом.
— Боже мой, ты откуда взялся? — воскликнула б она.
— Приехал на совещание, — сказал бы он. — В общем-то, на очень коротенькое совещание. А сюда забежал на минутку, приму душ и переменю рубашку. Всю ночь провел в поезде.
— Еще чего! Обойдешься без душа.
— Не являться же к Кагану небритым!
— Ступай в парикмахерскую, там тебя уж как-нибудь обскоблят, — сказала б она. — Рубашку я тебе дам, а в ванную не смей входить.
Он подошел бы к ней вплотную, пытаясь отстранить, но она не отступила бы. На него пахнуло б ее телом, наготой под сатиновым халатом.
— Прячешь там кого-то, что ли?
— Вот именно. Ты ведь собирался вернуться лишь через две недели.
— Я выгоню его!
— Не выгонишь. Не совладаешь.
Он замахнулся бы портфелем, замок отскочил бы, и содержимое портфеля посыпалось бы на пол в тесной прихожей — куча исписанных бумажек, — замелькав в воздухе, словно выпорхнувшая стая голубей из цилиндра фокусника. Мельтешат перья, носится пух. Черт знает где он все их прятал? Где же прятал голубей этот мошенник с черным цилиндром в фиолетовом плаще с золотыми звездами?!
Все это было давно. Теперь ее нет. Нет и мужчины, который, услыхав щелчок замка, в испуге пустил ледяной душ и стоял, лязгая зубами, словно в ноябрьскую непогоду под дождем, промочившим его до нитки. «Идиот, открой теплую воду, отверни красный кран!» Или он был дальтоник и не различал цвета на кранах? Да, наверняка был дальтоником, если додумался ходить в розово-голубой, чужой дом, к женщине, которая ему не принадлежала. А разве ему, Яну Морьяку, она принадлежит! Интересно, кому она вообще может принадлежать, если ее нет, если она не существует? Как хорошо, что ее нет. Как хорошо, что на седьмом этаже розово-голубого дома он живет один и изредка пробегает взглядом брачные объявления. Только почему-то женщинам не нужны мужчины с квартирами, это мужчины ищут женщин с жильем.
Он сошел, не доехав одну остановку до Главного управления, и завернул в парикмахерскую.
— Побрить, — коротко сказал он, сев в глубокое кресло, и мастер с голой, как колено, головой повязал ему белую салфетку и полотенце, заметив мимоходом:
— Не мешает и постричься.
— Не надо, — отказался Ян. — У меня мало времени.
— Я предложил бы вам «Банфи», — не отступал мастер. — Привез из Дёра, целую коробку провез тайком.
— Для себя?
Мастер смутился.
— И для себя тоже, — с вызовом проговорил он и, зловеще насупясь, принялся править бритву на темном ремне. — Одним «Банфи» помогает, а кому и нет, волос у всех разный.
— Попробую как-нибудь, — миролюбиво заключил Ян, чтобы немного расположить к себе мастера. — Но не сегодня. Я спешу.
— Смотрите, а то потом не будет — венгерские таможенники стали больше придираться.
Ян замолчал, опасаясь, чтоб мыло не попало в рот.
— Еду я, значит, и на досмотре один таможенник, сопляк совсем, велит мне открыть капот. А у меня «шкода». Открываю. Он пялится на мотор и говорит: «Почему это у вас в багажнике мотор?» — «А что такого?» — «Два мотора в одной машине возить не разрешается», — говорит он. «С каких пор? Раньше разрешалось», — говорю, так, для смеха. «Вы еще будете мне доказывать!» — начал он выступать и зовет своего старшого. Тут и другие таможенники поднавалили, столпились вокруг моей машины и ржут над сопляком. «Он первый раз «шкоду» видит», — орут. А мне что, я под шумок — ходу, и вот уже дома, с «Банфи». Не было бы счастья, да несчастье помогло, повстречал дурака. Не дергайтесь, а то еще порежу.