— Шеф примет тебя через десять минут, — сказал Каган. — Ты удачно попал. У них отменили совещание в министерстве. Когда освободишься — зайди ко мне.
— Зайду, конечно. Портфель я оставлю у тебя, можно?
— Разумеется. Запереть его в сейф?
Только сейчас на губах шефа появилась наконец добродушная улыбка.
— Я тебе доверяю, — улыбнулся и Ян. — Уж не знаю почему, но доверяю.
— Люди должны доверять друг другу, — наставительно произнес Каган. — И если они уверены в своей правоте, им нечего бояться.
Ян поднялся этажом выше, прошел коридором, более светлым, чем у них, и украшенным филодендронами; между кадками с цветами стояли глубокие кожаные кресла. Двери в директорскую приемную были приоткрыты. Он постучал по косяку.
— Я — Морьяк.
— Как будто я вас не знаю! — воскликнула секретарша.
— Может быть, знаете, а может, просто так говорите.
— Шеф уже ждет вас. Выпьете кофе или чаю?
— Если разрешите выбирать, то лучше кофе.
И он взялся за ручку обитой клеенкой двери.
— Минуточку, — остановила его секретарша. — Я доложу о вас.
Она нажала красную кнопку на широкой клавиатуре селектора.
— Пришел товарищ Морьяк.
— Пусть заходит, — раздался в динамике звучный голос.
Генеральный поднялся и сделал несколько шагов ему навстречу.
— Приветствую тебя, товарищ Морьяк. Я Когут[6], ты Морьяк — Петух да Индюк, встреча как на деревенском подворье. Нам только курочек не хватает! Садись!
Морьяк сел и будто провалился в глубокое кресло.
— Давно хотел познакомиться с тобой поближе, товарищ Морьяк. Жаль, что до сих пор нам не довелось встречаться.
— Это понятно, у вас и без того дел хватает, — согласился Ян.
— Ну полно тебе, товарищ Морьяк, с какой стати ты мне «выкаешь»! Ты сказал, что будешь пить?
— Да, кофе.
— Ну и правильно, скромность украшает людей. Просишь кофе, а тебе дают коньяк, просишь коньяк, а получаешь минеральную. Верно?
— Я с дороги, приехал сегодня утром.
— Могу себе представить, вечные разъезды надоели небось?
— Я привык. Как говорится, со временем человек и к виселице привыкает.
— Само собой. — Генеральный поигрывал карандашом. — Но ты молод, у тебя все впереди, перспектива. Знаешь, как сейчас об этом говорят?
— Человек с видом на перспективу. — Ян попытался подладиться под шутливый тон шефа.
— Не угадал, — засмеялся генеральный. — Ты подающий надежду резерв. Только какой же ты резерв? Молоко у тебя на губах давно обсохло. Ты сложившийся кадр. Согласен?
Ян огляделся. Обычный директорский кабинет, каких он перевидал немало. Письменный стол, длинный, покрытый стеклом стол для заседаний, вдоль него с обеих сторон ряды стульев; в углу маленький столик и два кресла, где они и сидели.
— Я изучил твои документы, — сказал генеральный. — У тебя отличные аттестации.
— Все мы не без недостатков.
— За своего отца ты не отвечаешь.
Ян внутренне похолодел. Вот уже девять лет никто не напоминал ему про отца. И на тебе, генеральный директор тычет ему в нос историей, которую сам он считал закрытой. Мать его умерла, когда Яну исполнилось десять лет, с тех пор он очень привязался к отцу, хотя видел его редко. Во время войны отец воевал в горах[7], после войны остался в армии, командовал батальоном; получив звание майора, устроил вечеринку, где обмывали это событие, а по дороге домой сбил машиной пешехода. Человек в буквальном смысле вбежал ему под колеса, но, когда после проверки в крови у отца обнаружили алкоголь, суд признал его виновным. Отца уволили из армии, два года он провел в исправительном учреждении, как обтекаемо писал об этом Ян в автобиографии, прямо не признаваясь, что отца посадили в тюрьму. Вернулся отец вконец сломленный, постаревший и слег с инфарктом, не успев даже устроиться на работу. Он так и не оправился, и после его смерти Ян вместо сыновнего уважения к отцу испытывал тягостное чувство униженности.