Его поздний гость в тот вечер, Михал Арендарчик, как и Ян, окончил экономический факультет и затем решил податься куда-нибудь в полузабытый богом уголок и там, на востоке республики, как и прочие энергичные выпускники, медленно, но верно поднимался по служебной лестнице, пока не добрался до поста директора фабрики по производству кухонной мебели.
— Я ужасно рад, что послали именно тебя, — объявил он, едва закрыв дверь, и тут же ринулся к Яну пожать руку, а затем расцеловал столь стремительно, что чуть не вывихнул ему челюсть.
— Откуда тебе это стало известно? — насторожился Ян.
— Не будь занудой, — сказал Арендарчик, утирая рукавом взмокший лоб. — У меня в Главном управлении есть свои люди. А какого черта ты поселился в этой дыре?
— Я всегда живу в гостиницах.
— Знаешь, а ты совсем не изменился.
— Скажешь тоже! — И Ян украдкой глянул на мутное зеркало, в котором отражалась его тощая фигура.
— Ну ни капельки!
— А ты вот изменился.
— Да уж, раздобрел, — согласился Арендарчик, хлопнув себя по животу.
— Солидная комплекция положена тебе по штату. Не зря директоров всегда изображают хорошо откормленными, пузатыми… лысыми и в очках…
— Ну, я пока не лысый и обхожусь без очков. Раздался, понятно, но это по милости жены.
— Вкусно готовит?
— Какое там! Я питаюсь в фабричной столовке. Но моей благоверной хочется, чтоб я производил солидное впечатление. Видимо, представляет себе директоров по юмористическим журналам.
— Ты прав, директора всегда производят юмористическое впечатление, — не преминул съязвить Ян и предложил гостю кресло.
Арендарчик поддернул серые брюки, расстегнул синий пиджак с серебряными пуговицами и сел, заскрипев креслом.
— Нашей работы, — сообщил он, поглаживая поручни. — Мы всю гостиницу обставляли. Ты один приехал?
— Один, — коротко ответил Ян, вспомнив, как просил помощника, но его начальник, заведующий отделом Штефан Каган, и слушать не захотел: «Нечего транжирить средства. Мебельная фабрика — наше лучшее предприятие. Там наверняка все в ажуре. А я не могу разбрасываться людьми».
— Недели три проторчишь у нас, — проговорил Михал Арендарчик, ощупывая стол, стоявший неровно, вроде бы даже накренившись. — Мог бы устроиться и получше.
— Где же?
— Если ты не против, у меня в доме есть небольшая мансарда. Для дорогих гостей, — хохотнул он. — Кто только не жил там!
— Нет, — сухо и решительно отказался Ян. — С меня хватит и гостиницы.
— Это как понимать — от ворот поворот?
— Считай, что я уже устроен.
— Жена приготовила ужин на троих.
— Детьми не обзавелся еще?
— Не успел. По-твоему, человека на все хватит?
— Я и подавно вольная птица. При моей работе семья — это просто непозволительная роскошь!
— Бедняга! — Арендарчик громко засмеялся и хлопнул ладонью по столу. Затем открыл черный кейс, который, придя, аккуратно поставил у стола. Вынул бутылку можжевеловки. — Выпьем для аппетита?
— Я ужинал, мне ни к чему.
— В гостинице?
— Нет, напротив в самообслуге.
Арендарчик снова засмеялся.
— Ладно, мне-то не рассказывай, будто работники Главного управления харчуются в забегаловках.
Столовая самообслуживания напротив гостиницы действительно была грязной, пропитанной капустным духом забегаловкой, где кроме гуляша по-сегедински ничего не осталось.
«Может, не стоило б экономить, — подумал он тогда, пробираясь через толпу с жестяным подносом, на котором угрожающе танцевала тарелка, расплескивая буровато-красную подливу. — Но, с другой стороны, не могу же я позволить себе проесть суточные за один вечер!» У алюминиевой ложки, которую он взял из коробки у кассы, был особый привкус. Она словно впитала в себя все эти гуляши, котлеты и отбивные, которые ей пришлось за свое существование зачерпывать и терзать. «Вилка и нож — излишняя роскошь, — говаривали в армии, когда он проходил срочную службу. — Захочешь есть, наешься и руками». После армии он, разумеется, ел, как все цивилизованные люди, но, обнаружив в проволочной коробке здешней столовой только ложки, ничуть не удивился. «Рационализация труда», — откликнулся в нем экономист. Меньше риска, что кто-то из посетителей не вернет прибор. И с мытьем проще. В столовой Главного управления тоже ведь очень придирчиво следили, все ли бросают грязные ложки, ножи и вилки в круглое отверстие мойки, у которой несла бдение подслеповатая пенсионерка.