Мысль об этом пришла ему в голову в первый же вечер, едва они увиделись. И сейчас, разбирая отчеты и ведомости, он подумал, что земля под Арендарчиком не просто горит, а прямо-таки полыхает, клокочет вулканом, из него вырываются огненные языки и серное пламя, земля трясется, и весь этот горный край, где давно потухли вулканы, может, снова заполыхал, стал огненной землей. После нас останется голая земля, наступит конец света. Всемирный потоп.
2
А утром все было разыграно, словно по сценарию, давно разработанному и обкатанному. Ян почти ежемесячно кого-нибудь проверял, и начало сегодняшней ревизии мало чем отличалось от прочих. Разве только тем, что его появление не вызвало страха, не испугало последствиями. Он оглядывал собравшихся в кабинете директора, посмотрел прямо в глаза сначала Михалу Арендарчику, который сегодня был в светлом, почти что белом костюме, с ярко-желтым, будто неоновым, галстуком, затем посмотрел в глаза двум его заместителям; первый из них, Беньямин Ма́хал, достоинством и уверенностью в себе производил впечатление человека, которому немного осталось до пенсии, но при этом он убежден в собственной незаменимости, отчего в улыбке его отражена еще и надбавка к пенсии за дополнительно проработанные годы; другой, Матуш Лемеш, был значительно моложе и нахальнее на вид, он поигрывал газовой зажигалкой и глядел не то куда-то в пустоту, не то на легкую паутину, свисавшую с лампы дневного света. Все собравшиеся выглядели беззаботно и держались подчеркнуто безучастно.
Кабинет Арендарчика был обставлен с основательностью, какую может позволить себе разве что директор мебельного предприятия, а застекленная витрина с выставленными в ней почетными дипломами свидетельствовала о том, что делают они не только лакированную кухонную мебель.
— Прошу любить и жаловать: мой друг и однокашник Ян Морьяк, — произнес Арендарчик и наставил на него костяной нож для бумаги. — Приехал нас ревизовать.
— Господа, у меня новость, — театральным голосом воскликнул Матуш Лемеш, воздев руки над головой. — В наш городок приехал ревизор.
— Вам приходилось играть комедию? — в тон ему спросил Беньямин Махал.
— Случалось, — согласно кивнул Матуш Лемеш, и все засмеялись.
— Но для роли городничего вы слишком молоды.
— Больше всего я люблю играть Ромео, — сказал Лемеш. — Увы, всякая любовь кончается вот так, — и он задул пламя зажигалки.
— У нас нечего ревизовать, — подал голос высохший мужчина в очках. — Я здесь представляю профсоюз. И могу вам с ответственностью заявить, что нас проверять нечего.
— Это почему же? — смог наконец вставить слово и Ян.
— Профсоюзы — орудие трудящихся, — заметил Лемеш. — Или я неточно цитирую? Прошлый год меня посылали на семинар, но всего в памяти не удержишь.
— Потому что мы образцовое предприятие, — продолжал, обращаясь к Яну, профсоюзный деятель. — Видите эти дипломы?
Все благоговейно уставились на витрину с трофеями.
— Бруно, — раздался голос Арендарчика. — Не препятствуй товарищу исполнять его служебные обязанности.
— Я просто говорю, что мы образцовое предприятие. Вы, разумеется, видели переходящее знамя у проходной? У нас все хорошо зарабатывают. План выполняем. Чего же еще?
— Все эти факты мой друг безусловно примет во внимание, — провозгласил Арендарчик и угрожающе-решительным жестом лишил народного трибуна слова. — Он выполняет, что ему положено, и обязан видеть нас насквозь. Так в чем же дело? Или мы боимся, что этот симпатичный товарищ вдруг увидит в нас что-нибудь предосудительное?
— Я вчера съел слишком жирную колбасу, и она до сих пор камнем лежит у меня в желудке, — признался Лемеш.
— Лучшее лекарство от этого — можжевеловка, — воспрянул Арендарчик и нажал кнопку на столе. — Беата, можете нам налить.
Все было уже приготовлено. На подносе стояли полные рюмки и наполовину пустая бутылка, точно такая, как и вчерашняя, в номере гостиницы. У Яна сжался желудок.
— Когда и где вы так загорели, Беатка? — поинтересовался Махал и плотоядно оглядел ее крепкие ноги, едва прикрытые короткой, не достающей до колен, желтой юбкой.
— За субботу, товарищ заместитель, — ответила Беата и метнула взгляд на Яна.
— Мне самую маленькую, — проговорил он, чувствуя, что краснеет.
— А мне самую полную, — заявил Лемеш.
— Да, да, ему самую полную, — поддержал его Махал. — Он испортил себе желудок колбасой из нашего фабричного буфета.
Все снова засмеялись.
— Наша комиссия регулярно проверяет работу столовой, — оправдываясь, заговорил представитель профсоюза Бруно. — Это и в протоколах отражено.