Только когда встал с высокого крутящегося стула, и ноги стали
разъезжаться, я понял, как набрался.
— Эх, отяжелел, Лешка, — подхватывая меня, сказал Ромка Цой, мой
ровесник, парень худощавый, но жилистый, под стать корейским предкам. —
Пропойца…
Сказал он не со зла. И никто бы не обратил внимания на слово, если бы
не мой недавний рассказ…
— Лешка-пропойца, — вздохнул кто-то. Имелось в виду уже не
опьянение, а постыдная история с обменной флягой.
И выходя вместе с Ромкой из бара я понял, что кличка приклеится
насмерть. Вместе со “скульптором”, “дезертиром”, “проводником” и прочими
насмешливыми эпитетами, за каждым из которых стоял тот или иной позор.
Капитан Огарин вновь оказался прав. Во всем.
— Ромка, почему я… почему я такой? — заплетающимся языком спросил
я.
— Сейчас, свежим воздухом подышишь, пройдет, — миролюбиво ответил
Ромка.
Мне стало смешно.
— Да не… кореец, ты дурак… я не о том…
Ромка только пыхтел, выволакивая меня из клуба. Городская малышня,
резвившаяся в бассейне, хохотала. Шедший навстречу отец Виталий, наш
новый священник, недавно принявший сан, неодобрительно нахмурился. Но
вежливо промолчал, достал сигаретку с марихуаной, и сделал вид, что весь
ушел в поиски зажигалки.
Я вдруг подумал, как часто в последнее время люди при встрече со мной
отводят глаза.
— Во, сейчас протрезвеешь, — сказал Ромка, сгружая меня на скамейку
у входа. Хорошо хоть никого на улице, кто в клубе, кто по домам сидит.
Большинство в клубе, конечно… — Ничего, Лешка, не грусти…
— Да не грущу я!
Ромка вздохнул, уселся рядом. Добродушно сказал:
— Это правильно. Грустить нечего. Со всяким бывает. Может тебе
жениться?
— Что? — я не уловил связи.
— Знаешь, умная жена… — он замолчал, сообразив, что ляпнул
лишнее. Но было поздно.
— Общее мнение? — спросил я. Ромка удивленно глянул на меня — до
него дошло, что я трезвее, чем выгляжу.
— Да. Общее. Ты уж не обижайся, но тебе и впрямь пора остепениться.
Сам он был женат четыре года, у него росли двое малышей, причем
старший уже гордо таскал на поясе обменную флягу. И в городке Ромку
уважали.
— Ты пойми, Леша, — Ромка посмотрел на меня с некоторым смущением.
— Все мы тебя любим. Ведь в чем наша, православная, сила? В любви, в
единении! Не только быть хорошим человеком, а еще и хорошим членом
общины. И за тебя душой все болеют, поверь. Когда ты очередную глупость
делаешь, может кто для виду и посмеется, но по правде-то, душа за тебя
болит! Когда человек один, он — тьфу… — Ромка плюнул под ноги,
растер плевок, — ничего не стоит! И себе в тягость, и общине. Может
тебе и впрямь, нужен кто-то рядом, а без того — сплошные неудачи?
— И кого мне община сватает? — спросил я.
Ромка смутился. Но выбраться из разговора было уже не так-то просто.
— Ольгу Нонову.
Я не сразу нашелся, что ответить:
— Ольгу Петровну? Ромка… в первом классе все мы были влюблены в
училку! Но ведь ей уже за сорок! Далеко за сорок!
Слава богу, он не сказал про “сорок пять” и “бабу — ягодку опять”.
Молчал, отведя глаза. Я переваривал услышанное. Значит, в городе меня
считают настолько неисправимым лоботрясом, что кроме пожилой
учительницы, чопорной и самовлюбленной, по возрасту годящейся мне в
матери, никто не способен обо мне позаботиться.
О том, что я способен о ком-то позаботиться, речи не шло вообще.
— Улечу я, Ромка, — сказал я. — Куда угодно. В приграничье, на
рудные планеты. Не могу я больше так. Бродить, ждать, пока абори
предложит тебе кусочек фекалий…
— Жемчужины — не фекалии! — оскорбился Роман. Он был старателем
неутомимым и довольно везучим.
— Да хоть почечные камни, — злорадно повторил я слова Огарина. —
Это же безумие! Жить, надеясь, что выпадет удача, и тебе подарят никому
не нужный кусочек чужой плоти! Что вспоминать будешь, когда время
умирать придет? Как с флягой по джунглям бродил?
Ромку проняло. Мы были добрыми приятелями, но сейчас я перешел грань.
Он встал, склонился надо мной.
— Умирать не тороплюсь! И на омоложение заработаю! Да хоть сейчас
помирать — найду, что вспомнить — сорок три жемчужины свои, жену,
пацанов! А ты, Лешка, что вспомнишь? Детские свои скульптурки? Кстати,
из чего ты их лепил, обличитель? Вот они-то… как раз… Если бы на
Терре настоящие художники знали… в руки бы их не взяли!
Я молчал. Потому и перестал, чего уж скрывать. Как узнал, что такое
на самом деле попадающиеся в лесах янтарные кругляши, из которых так
интересно вырезать — вырезать, а не лепить — красивые, сверкающие под
солнцем статуэтки… так сразу и перестал резьбой баловаться.
— Беспутный! — жестко сказал Роман. — Может, собрать тебе общиной
денег на билет? Ты же сам никогда не заработаешь, тебя и так всем миром
содержат!
Я вскочил — земля под ногами качнулась, но я устоял, и быстро пошел
прочь от клуба. Алкоголь будто перестал пьянить, видно, слишком много
адреналина выплеснулось в кровь. Ромка, который горячился редко, а
остывал быстро, замолчал, и неуверенно крикнул вслед:
— Эй, да перестань ты, на правду не обижаются!
Не останавливаясь я шел вперед, к кромке поля. Да, да, я хочу
убраться отсюда! Я всю жизнь об этом мечтал! Но не мог же я, пацан,
улететь на сказочную, великую, древнюю Терру, когда болела мать! И с
этим проклятым набором волонтеров… ну не хотел я руку ломать, кто ж
такое захочет, я себе тренировку устроил, решил показать все, на что
способен, комиссии, а тут…
И сегодня. Шла в руки удача, шла жемчужина огромной цены. Сдал бы ее
в контору, получил чек… и через неделю, на туристическом лайнере
“Афанасий Никитин”, что раз в полгода останавливается у планеты,
отправился бы в метрополию.
А теперь — конец. “Всем миром на билет” мне не скинутся, это уж
точно. Вместо того придет батюшка Виталий, выпьет со мной, или травки
покурит, если пост, посмотрит укоризненно в глаза, начнет говорить о
Боге, о судьбе, о том, что я своим безалаберным поведением огорчаю
Господа, что последствия — духовные — для меня будут очень прискорбны.
И не замечу, как пойду под венец с пожилой, толстенькой, занудливой
Ольгой Петровной…
Я пришел в себя, оказавшись на краю взлетного поля. Было совсем
темно, и в ночном небе вспыхивали, чиркали, сгорали и тухли звезды. Ну,
не звезды… падающие звезды. Наша планета окутана пылевым облаком —
из-за него настоящих звезд мы никогда и не видим. Зато каждый миг над
головой сгорают тысячи микрометеоритов. Говорят, настоящие звезды точно
такие же, только они не мерцают, горят ровно и спокойно. Говорят, что
наше звездное небо красивее обычного. Потому и приезжают иногда туристы
— провести одну ночь, потанцевать и выпить под мерцающим шатром…
Не знаю.
Я хотел бы увидеть настоящие звезды.
Я хотел бы летать от звезды к звезде. Пройти по планетам Приграничья,
посетить Терру. Кем угодно там быть! Хоть золотарем! Но не в нашей дыре!
Господи, пусть не верю я в тебя, не верю, но молю, помоги вырваться
отсюда! В настоящий, огромный мир, где можно стоять под небом, в котором
горят звезды, а не межпланетный мусор! Где происходят настоящие дела!
— Лешка!
Из темноты возникла фигура в форме. Я узнал Дениса — почему-то он
был при полном параде, даже три своих ордена нацепил. И звездочку на
погоны уже добавил…
— Так и знал, что это ты шатаешься… — уже потише сказал он,
подходя. — Все-таки военная территория, приятель!
Я молчал.
— Или я выбыл из разряда тех, с кем ты разговариваешь? —