Я здесь уже шестнадцать часов?
— Ты в порядке? — спросил меня Кейн.
Я тут же покачала головой.
Я не знала, что со мной случилось и почему была так расстроена. Это заставляло меня чувствовать себя чужой в собственном теле. Мне это не нравилось.
Опустив взгляд на свои руки, я стала рассматривать их. Я так старалась вспомнить о том, что со мной случилось. Я помнила, как пошла в школу после уроков. Мне нужно было присмотреть за одним учеником. Один ученик. В моем классе. Один.
В одну секунду все было туманно и темно, а в следующую — образы заполонили мой разум.
Филипп.
Огонь.
Дым.
Калеб.
Мой ребенок.
Я до боли расширила глаза.
— Ребенок, — прохрипела я, а затем закашлялась.
— Полегче, дорогая, — успокоил меня Кейн и дал выпить немного воды. — Маленькими глотками, будет больно.
Я захныкала от боли, когда проглотила немного воды, которая была у меня во рту. Казалось, лава стекает по моему горлу.
— Вот так, — пробормотал он и продолжил поглаживать мою здоровую руку.
Я моргнула и подняла руки, хотя это было трудно, потому что мое тело ощущалось таким уставшим. Прижала руки к животу и с облегчением почувствовала, что он все еще огромный и твердый.
Я посмотрела на Кейна диким взглядом.
— Все в порядке, он все еще там.
От облегчения меня чуть не стошнило.
Я заплакала, и это расстроило Кейна.
— Куколка, — выдохнул он. — Вы двое в порядке, клянусь.
Я покачала головой.
— С ребенком все в порядке. Врачи не знают, были ли какие-либо повреждения из-за вдыхания дыма, но, насколько они могут судить, все выглядит нормально.
И тогда мои слезы потекли быстро и яростно.
Что, если у ребенка повреждение мозга из-за дыма, перекрывшего мне кислород?
Всевозможные кошмары заполонили мой разум, и ужас полностью сковал меня. Я не слышала, что говорил Кейн. Все потому, что я плакала.
— Детка! — взмолился Кейн. — Он в порядке, я обещаю, он в порядке.
— Что, если... мозг... поврежден?
— Не думай так, — прошипел Кейн. — Думай о хорошем. С ним все в порядке!
Я протянула руку и схватилась за горло, когда его пронзила боль.
Я закрыла рот, и по щекам полились горячие слезы. Больно... Боже, какая боль. Я никогда не чувствовала ничего подобного за всю свою жизнь. Как будто кто-то медленно водил пилой по моему горлу.
— Я позову медсестру, — сказал Кейн и вскочил с кровати. Он выбежал в холл и позвал на помощь.
— Она очнулась и ей больно. Пожалуйста, поторопитесь.
Я пару раз моргнула, а когда сосредоточилась, рядом со мной оказались две медсестры.
— Эйдин, Вы меня хорошо слышите? — спросила первая медсестра. — Не отвечайте устно, просто кивните: если «да» и покачайте головой если «нет». Вы поняли?
Я кивнула.
— Хорошо. Со слухом у Вас все в порядке? Кажется, будто Вы в туннеле?
Я кивнула. Слух в порядке.
— А как насчет груди, Вам больно, когда Вы дышите?
Я проверила это и сделала глубокий вдох, который привел к кашлю. Быстро указала на свое горло — единственную боль, которую я чувствовала.
— Ваше горло?
Я кивнула.
— Хорошо, у Вас болит грудь?
Я покачала головой.
— Хорошо, это действительно хорошо.
Медсестра посмотрела на Кейна и сказала:
— На всякий случай мы проведем курс гипербарической кислородной терапии. В больнице ее поместят в кислородную камеру под давлением. Это ускорит замену угарного газа кислородом в ее крови.
— Это безопасно? — спросил Кейн. — Она беременна.
Медсестра кивнула.
— Это настоятельно рекомендуется беременным женщинам, подвергшимся отравлению угарным газом. Не рожденные младенцы более восприимчивы к повреждениям, так что это будет хорошо, как для матери, так и для ребенка.
Я хотела этого. Если это устранит какие-либо повреждения ребенка, я полностью за.
Я кивнула.
Кейн сосредоточился на мне.
— Ты хочешь это сделать?
Я снова кивнула.
— Она хочет этого.
Медсестра посмотрела на меня.
— Хорошо, Эйдин, мы подготовим камеру. Мы придем за Вами через двадцать-тридцать минут. Нормально?
Я кивнула.
Медсестра нажала на кнопку, и это заставило верхнюю половину моей кровати подняться. Она приподняла ее настолько, чтобы я все еще лежала, но в более вертикальном положении. Затем она наклонилась ко мне и поправила кислородную маску на моем лице.
— Держите это на лице, милая, — сказала она и взбила подушку у меня под головой. — Это облегчит дыхание.