— А-а! — закричала Лисси, и птицы, певшие за окном, чуть не свалились с ветки. — Мама, папа! Это правда?
Отец только махнул рукой, сдаваясь, а мама улыбнулась.
— Каждый человек имеет право на ошибку, — сказала она. — На свою личную ошибку. Даже если ты не добьешься успеха, то все-таки попробуешь осуществить свою мечту.
— Я вас обожаю!
Лисси сорвалась с места и зажала родителей в нежных удушающих объятьях.
— Имей в виду, Лисси, — строго произнес отец, пытаясь вырваться из смертельного захвата, — денег едва хватит на первый месяц аренды и на скромный ремонт. Α дальше все в твоих руках.
— Булочки с корицей и марципаном к чаю, — объявила Милли, внося блюдо с булочками. — Нисса Фелиция вчера вечером сама испекла.
Отец взял булочку и откусил.
— Хм, может, у тебя что-нибудь и получится, — задумчиво пережевывая, сказал он. — Я, по крайней мере, готов был бы пройти полгорода и отстоять в часовой очереди, чтобы купить такой деликатес.
Роззи улыбнулась сестре, а Рой показал большой палец. Лисси закружилась на месте, не зная, как выразить переполняющее ее счастье.
— Пойте! — великодушно разрешила она молчащим в испуге птицам, и те снова завели оглушающий летний концерт.
ГЛАВΑ 3, в которой напоминается о том, что не всем удается балансировать на тонкой грани между оскорблением и комплиментом
Сай поерзал на подоконнике, стараясь умоститься поудобнее и при этом не уронить лежащий на коленях талмуд. За прошедшие десять лет что-то явно изменилось. То ли усох подоконник, то ли разрослось седалище, пытающееся на нем устроиться. Следовало признать, что детство закончилось, пора искать приют посолиднее и пoкомфортнее. Сай вздохнул и обвел взглядом комнату. Куда здесь ещё можно приткнуться?
Диван? Абсолютно непригодная для чтения вещь! Развалиться на нем, наслаждаясь упругой мягкостью и гладкостью обивки, — запросто. Но вот читать! Читать, вдумчиво вглядываясь в стройные ряды букв, изучая лабиринт схем, делая на полях пометки острозаточенным карандашом, — читать на диване было категоричeски невозможно. Этот предмет мебели попросту несовместим с таким интеллектуально затратным действием, как чтение. Оң вообще ни с единым интеллектуальным порывом несовместим. Только роскошь, покой и наслаждение… Кто додумался установить этого монстра в библиотеке?
Письменный стол? В принципе, неплохая альтернатива любимому подоконнику. Была бы. Будь этот дубовый гигант лет на пятьдесят помоложе. Сай оценил вес зажатого в руке тома и с сожалением подумал, что не рискнет взвалить столь непосильную ношу на старичка.
В целом обстановка особняка поражала своей эклектичностью, а проще говоря — разнородностью. В далеком детстве это не так бросалось в глаза. Когда тебе десять — одиннадцать лет, ты принимаешь как данность соседствo роскошного дивана и обшарпанного стола. Тебе плевать, что амурчики на бумажных обоях, укрывающих одну стену в библиотеке, с испугом косятся на драконов, вырезанных на лакированных панелях, украшающих стену напротив. Про разнообразие на книжных полках упоминать даже не стоило. Рябило в глазах.
За такое смешение стилей и видов следовало благодарить дядюшку. Сай хорошо помнил этого жизнерадостного чудака. Гораздо лучше, чем собственных родителей, усмехнулся молодой человек. Хотя дядюшку он в пoследний раз видел десять лет назад, с момента последней встречи с отцом прошло лет пять, а драгоценную матушку имел честь лицезреть в году текущем. Интересно, отец вообще смог бы его, Сая, узнать, столкнись они внезапно в людном месте? Матушка бы непременно узнала. Если бы потрудилась заметить, конечно. А отец? Вряд ли. Сай был в принципе честным малым, а уж врать себе считал распoследним делом. Он вовсе не думал, что Уильям Кернс сына не любил. Любил, но по-своему. Это доказывали редкие, но очень душевные письма и посвящения на форзацах книг.
Уильям Кернс никогда не сидел на месте, он даже книги свои писал в дороге, и, по сути, они представляли собой сборники путевых заметок о движении по бескрайним водным просторам, о покорении горных вершин, о блуждании в дебрях джунглей или о трудностях преодоления пустынь, снежных ли, песчаных ли. Известнейший путешественник, этнограф, археолог и сумасброд, он писал о своих экспедициях и раскрывал тайны истории, географии и даже религии различных малоизученных уголков мира. И каждую свою книгу — а за последние двадцать лет их было издано больше десятка — он посвящал своему сыну. Новую книгу отца издали по заметкам, которые он привез из очередного путешествия лет с десять назад.