– Там бытовая химия, – усмехнулась продавщица, – за ней хлеб, нитки, обувь и зонтики.
Я приуныла, но тут мой взгляд упал на симпатичные шарики из розового стекла.
– Это что такое?
– А, ерунда, клипсы, тут же рядом спортзал, а в нем всякие выставки часто проводят, с животными, – невпопад сообщила девчонка.
Недоумевая, какое отношение серьги имеют к собачье-кошачьим шоу, я велела:
– Покажите.
– Гляди, – вытряхнула на прилавок украшения торговка.
Я схватила один шарик, развела в разные стороны лапки, на которых он крепился, и прицепила к уху. Мигом стало больно, пришлось внимательно осмотреть вторую клипсу и удивиться, гладкая поверхность замка имела крохотные зубчики, потому мне и стало некомфортно. Мягко говоря, странная идея пришла в голову производителю. Я вытащила зеркальце. А что, ничего!
– Сколько стоят серьги?
– Себе, что ли, берешь?
– Ну да!
Продавщица кашлянула.
– Сорок рублей.
Я кивнула.
– Отлично, вода и украшения – ровно полтинник, без сдачи.
Торговка стала хихикать, но я решила не обращать внимания на глупую бабу и, ощущая себя очень похожей на роскошную Бустинову, вернулась к машине. Острая боль в ухе стала тупой, а через несколько секунд утихла совсем, лишь иногда мочку вдруг дергала невидимая рука, но это оказалась вполне переживаемая ситуация; главное, что теперь я полностью соответствовала образу, у меня те же украшения, что у Бустиновой.
Напевая себе под нос, я села в «Жигули», повернула ключ в зажигании и с радостью услышала ровное гудение мотора. Моя машина – инвалид, обремененный кучей несовместимых с жизнью болезней, но по непонятной причине лошадка еще бегает, правда, иногда, в самый неподходящий момент, начинает артачиться. И сейчас, когда я расфуфырилась, нацепила каблуки, сделала прическу и макияж, коняшка просто обязана заглохнуть, но нет, она бойко тарахтит.
Мысленно перекрестившись, я схватилась за баранку, включила поворотник, выжала сцепление, воткнула первую скорость и стала осторожно отпускать педаль. Всем ведь известно, если проявить в данной ситуации торопливость, ничего хорошего не выйдет!
– Апчхи! – вдруг послышалось с заднего сиденья.
От испуга я дернула ногой, автомобильчик резво прыгнул вперед и заглох.
– Кто здесь? – в полном ужасе воскликнула я и обернулась.
На заднем сиденье валялось всякое барахло: пара газет, несколько скомканных пакетов, атлас дорог, полупустая бутылка минералки, но, согласитесь, ни один из вышеперечисленных предметов не способен чихать! Может, мне показалось?
Переведя дух, я снова повернулась лицом к рулю, но не успели руки занять исходную позицию, как из-за спины снова послышалось тихое:
– Апчхи!
– Немедленно говорите, кто вы? – заорала я. – И где прячетесь?
– Простите, – прошелестело из-под моего сиденья, – тетенька, не ругайтесь, пожалуйста, и не кричите, а то он меня пристрелит.
В изумлении я уставилась на педали; полное ощущение, что сейчас со мной разговаривает одна из них.
– Кто кого убьет? – сорвалось с языка.
– Гляньте в окошечко, – торопливым шепотом продолжало то ли сцепление, то ли тормоза, – видите дядьку? Ну противный такой.
Я повернула голову и наткнулась взглядом на вызывающе шикарный, вымытый и отполированный до блеска джип. Возле сверкающей, скорей всего, очень дорогой иномарки маячил мужик в бежевом, небрежно измятом льняном пиджаке и таких же брюках. Красный от гнева, он разговаривал по мобильному. Чуть поодаль от барина маялась охрана, втиснутая, несмотря на удушливую июльскую жару, в черные костюмы и белые рубашки со старомодно узкими галстуками.
– Это Абдулла, – шептала педаль, – мне просто некуда было деваться, тетенька, простите! Дернула дверь, а она открыта, я ничего не брала, я не воровка, пожалуйста, поедемте побыстрей отсюда, иначе всем худо будет, он еще догадается, куда я шмыгнула, и тю-тю!
Тряхнув головой, я перегнулась через сиденье и увидела сзади на полу маленькую, растрепанную, хрупкую девочку.
Большие карие глаза дитяти испуганно моргали.
– Тетенька, – чуть не плача вымолвила она, – ну, пожалуйста, уезжайте.
Абсолютно не понимая, что к чему, я повиновалась; было в голосе ребенка нечто, заставляющее подчиниться.
Проехав пару кварталов, я припарковалась возле супермаркета и велела:
– Непременно объясни: кто ты, зачем залезла в мою машину и что сделала тому мужику?
Девочка снова чихнула, вытерла нос не слишком чистым кулаком и грустно ответила:
– Меня зовут Ольгунчик.
– Как? – переспросила я.
– Оля, Ольчик, Ольгунчик, – продолжила незнакомка, – как хотите. Вообще-то Ольга Сергеевна Петрова, но мама называла меня Ольгунчиком, папа Ольчиком, а бабуля заинькой.
Ребенок зашмыгал носом, потом сказал:
– Можно мне из вашей бутылки воды хлебнуть? Вам не жалко будет?
– Конечно, нет, – улыбнулась я, – только стаканчика нет.
– Из горлышка попью.
– Думаю, не стоит.
– Почему? – заворчала Оленька.
– Я сама к нему прикладывалась, это негигиенично.
Ольга тихо засмеялась.
– Я, тетенька, полгода по помойкам ела, ко мне ни одна зараза не липнет, простите, конечно, очень пить охота.
Я повнимательней оглядела неожиданную спутницу. Девочка беспризорница? Но для уличного ребенка она слишком чистенькая, волосы вымыты, расчесаны и аккуратно стянуты в два хвостика, платьице выглажено, даже накрахмалено, на ножках белые носочки и сандалии. Взгляд Оли, наивно-бесхитростный, не похож на взор оборвыша, цветы улиц смотрят на взрослых по-иному, в их глазах явственно мелькают цинизм пополам с отчаянием, да и речь выдает в малышке девочку из хорошей семьи.
– С какой стати тебе лазить по мусорным бачкам? – не выдержала я.
Ольчик вздохнула:
– Тетенька, пожалуйста, спрячьте меня.
– От кого?
– От Абдуллы.
– Это твой папа? – ляпнула я, но сразу спохватилась: девочка же только что представилась: Ольга Сергеевна Петрова!
– Нет, он меня купил!
Я удивилась.
– Что сделал?
Олечка молитвенно сложила ручонки:
– Тетенька, у вас дети есть?
– Ну… в принципе да, девочка Кристина и мальчик Никита. А почему ты спрашиваешь?
– Пожалуйста, пожалуйста, выслушайте меня, только не подумайте, что я попрошайка, мне деньги не нужны, вы меня просто увезите подальше отсюда или, допустим, за город. Я вам отплачу, оставьте адрес, приеду, квартиру помою, окна, не смотрите, что малышка, я все могу: и копать, и козу доить. У нас дома козочка была.
Я украдкой глянула на часы. Нахожусь буквально в двух минутах езды от нового здания «Марко», до пятнадцати еще целый час.
– Живо рассказывай, что случилось, и я доставлю тебя к родителям.
Большая прозрачная слеза поползла по детской пухлой щечке.
– Их нет.
– Где же твои мама с папой?
– Умерли.
– Прости, пожалуйста, – испугалась я, – не знаю подробности твоей жизни, оттого и ляпнула глупость. Кстати, меня зовут Виола, но друзья называют просто Вилкой. Так что с тобой произошло?
Продолжая судорожно сжимать маленькие кулачки, Олечка завела рассказ.
Глава 3
Давным-давно, в начале 80-х годов двадцатого века, молодой выпускник Сельскохозяйственной академии Сергей Петров получил направление на работу в Среднюю Азию. Может, кто бы и начал сопротивляться, но Сережа безропотно поехал в незнакомое местечко Киртау[1] и обрел там свое счастье, встретил дочь директора школы Леночку и женился на ней. У пары быстро появились дети – два мальчика-погодка. Сергей работал; жена тоже не сидела сложа руки, преподавала в детском саду музыку. Жили в собственном доме с большим садом, под раскидистой яблоней стоял длинный стол, теплыми вечерами часто заглядывали на огонек соседи, никто из них никогда не вспоминал о своей национальности, жили, простите за банальность, одной большой семьей, вместе справляли свадьбы и сообща рыдали на поминках.
Но потом положение изменилось, республика, в которой счастливо обитали Петровы, стала отдельным государством, русский язык превратился в иностранный, а граждане России в оккупантов. Прежние соседи трансформировались во врагов.