— Бывает, — улыбаюсь страдальчески.
С джинсовкой становится лучше. Правда, ровно до той поры, пока Маринка, возмущенная в лучших чувствах, не расстегивает все те пуговицы, которые я застегнула.
— Марина!
— Не смей, просто не смей! — рычит эта мегера и сует мне в руки упаковку с чулками. В сеточку!
— Чулки? Ты с ума сошла? Ты хоть в курсе, сколько я вешу?
— В курсе. Это тоже мой подарок, если ты забыла! А ты в курсе, как мужики обожают чулки на женщинах? — Маринка сверкает глазами.
— Я не собираюсь спать с Андреем на первом свидании!
— И не надо! Зато ты будешь знать, что на тебе чулки.
— И? — я содрогаюсь от “предвкушения”.
— И он обязательно купится на огонек в твоих глазах!
Я втягиваю воздух, набираясь сил для гневной отповеди, но… Натыкаюсь на боевой прищур сестры и выдыхаю.
Она не сдастся. Не отстанет. Не сейчас.
Ей жахнул в голову образ для меня, она горит и пылает увидеть свою фантазию в жизни, и черта с два она мне даст хоть как-то отступиться от её картинки.
Ладно. Я ж в этом не собираюсь из дома выходить…
Я ж легко могу надеть, поахать восторженно у зеркала, а завтра, в музей надеть… Ну хоть даже любимое черное платье-толстовку.
— Боже…
Пока я выпрямляюсь, оправляю, подтягиваю, одергиваю, у Маринки случается мгновение творческого экстаза. Она смотрит на меня и даже вытягивает из кармашка своего полосатого платьица бумажный платочек — глаза промокнуть.
— Хорошо? — подозрительно уточняю я, потому что кто её знает — может, она прослезилась от ужаса, что на мне эти её стилевые извращения, как на корове седло сели.
— Сама посмотри, — сестра машет в сторону зеркала. Я-то по многолетней привычке уже научилась в него не смотреть во время одевания. Какая ведь разница, что ни надень — корова останется коровой.
Поворачиваюсь к зеркалу с легким содроганием.
Сейчас придется делать вид, что мне нравится присоветованный сестрой прикид, восторгаться, клясться, что я обязательно его завтра надену, и…
Мысли останавливаются ровно посредине длинного монолога.
Я недоверчиво смотрю на себя в зеркало, кручусь из стороны в сторону, пытаюсь понять…
Как так вышло?
Эй, где мои бока? Где пузо третьего размера, которое сегодня пришлось маскировать корректирующим бельем? Где задница размером с айсберг для Титаника?
Все вроде тут, и габариты тела остались там же, где и раньше были, но все компрометирующие зоны спрятались в складках юбки, в полах джинсовки, в струщейся ткани шелкового топа. И даже мелкая сетка, возмутительная и непристойная, не сделала из моих ног колбасу-вязанку. А легла так, как и надо было лежать, только тугими резинками напоминая мне, что не все так просто с этой сеточкой.
И если сегодняшнее платье я надевала, потому что Маринка шила его для меня, специально для встречи выпускников, моей мини-презентации, и стыдно было пускать по ветру столько стараний любимой сестры, то это…
Черт…
Я бы и вправду хотела, чтобы мужчины видели меня такой. Дерзкой, сильной, в стиле рок-н-ролл…
Одно только “но” — вырез на груди. Чудовищно низкое декольте, которое открывало мою грудь на три сантиметра “ложбинки блудницы”…
Я и у платья-то эту ложбинку едва вынесла, но для музея это воистину чересчур откровенно и пошло. У тамошних чучел вся шерсть повылазит от возмущения.
С другой стороны, Тевтонцев ведь ничего не имел против сегодняшнего декольте. Может, и это ему зайдет?
Я смотрю на Маринку, вижу, как сияют её глаза. Она уже все сама поняла и, кажется, готова принимать мои восторги её безупречным вкусом. И я их почти сформулировала, почти озвучила, если бы не…
— Кхе-кхе-кхе… — раздается звучное прокашливание со стороны распахнутого настежь окна, — раз-два-три… Нормально, поехали!
К сожалению — я знаю этот голос — низкий баритон с приятной хрипотцой. С восьмого класса знаю и ненавижу всеми швабрами души.
Что чертов Бурцев забыл у меня под окнами?
Ответ я получаю вслед за неозвученным вопросом.
— Многоуважаемая Юлия Руслановна Максимовская, — тоном профессионального диктора вещает со двора в какой-то супермощный микрофон Бурцев, — я ваш тортик скушал, требую добавки!
Глава 4. В которой происходит Великое Помидорно-Поцелуйное Побоище
— То-о-олько одна плюшка на столе-е-е…
— Замолчи немедленно!
Я задираю голову, чтобы воочию убедиться — вышла. Вышла моя прекрасная прелесть с четвертым размером груди. Высунулась с балкона по пояс, сверкает на весь мир своей роскошью. Жаль, не спустилась ко мне. Отсюда так плохо видно!