Завершив приготовления — заняв удобную позицию, я обозреваю раскинувшийся передо мной двор. Идеально! На мое счастье, у деда не застекленная лоджия, а именно что балкон, и это уже играет мне на руку. Впрочем, я же не только от лени позвонил в первую попавшуюся подходящую мне квартиру. Нет. Все было спланировано. Еще вчера прикинул, что именно квартира второго этажа мне идеально подходит. И подъезд-то тут крайний, как ни крути — к парковке выходить мимо этого балкона.
— К Юльке, значится, шары подкатываешь? — пока я, прикинув временные потери, вскрываю коробку, дед решает меня допросить.
— А что, так удивительно? — фыркаю, обдирая с коробки боковины, чтобы не мешались. Мне нужно, чтобы содержимое в нужный момент лавиной хлынуло вниз.
— Чевой тут удивительного, Юлька — деваха видная, — дед произносит это тоном “где мои младые годы”, — правда нонче все больше дурней на кости голые предпочитают бросаться. Это ж не до всех доходит, что баба мягкая должна быть, шоб пощупать было за что!
— У неё с этим проблем нет, — улыбаюсь, а у самого внутри подрагивает. Одно только послевкусие того, что я вчера мял в своей ладони шикарную ягодицу Максимовской, раскатывается по телу волной мальчишеского волнения. Да где там Тефтеля ходит? Как может это недоразумение тянуть с явлением к Максимовской? Нельзя такую женщину ждать заставлять!
Я бы у её двери уже за час до назначенной встречи пороги оббивал, на кофе напрашивался. Может, это и не тактично, но наплевать. Не захотела бы — не пустила бы!
А вот Тевтонцев особого нетерпения ко встрече с Кексиком возмутительно не проявляет. Является только через сорок минут, и даже после того, как занимает своей унылой шкодой парковочное место, минут десять сидит в машине, пытается поэстетичнее лысину волосами прикрыть. Бесполезно, конечно. Тут уж, зализывай — не зализывай, что есть — того не скроешь.
Наконец-то, вылезает. Вытягивает букетик… гвоздичек с заднего сиденья. Я гляжу на него издалека, от самой балконной двери, чтоб не запалил раньше времени, но… Убиться фейспалмом хочется. Как можно громче.
Это ж надо додуматься! Гвоздики и на свидание. Беленькие. Свежие с могилок пособирал, что ли?
Какой я все-таки молодец, что замутил весь этот свой движ. Может, еще и смогу спасти Юлькино настроение от знакомства со дном.
С содроганием слушаю, как тренькает весело домофон. Сам — уже наизготовке. Коробка на балконных перилах, я держу её с крепостью параноика — еще не хватило мне её уронить раньше времени. Слух обострился настолько, что я слышу даже теплый голос Кексика.
— Уже бегу, Андрюша.
Ага, бежит. К гвоздичкам, навстречу. Стой, женщина, не стоит этот жлоб твоей спешки.
Впрочем, это все мысли в ожидании — не более. Уж больно оно неприятное оказывается. Кажется, вечность целая проходит до того, как снова попискивает домофон, открываясь.
— Доброе утро, — слышу я жизнерадостный Юлькин голос, а после — вижу её саму, делающую шаг к стоящему у шкоды Тефтеле. Он широким жестом берет с крыши машины свой восхитительный букетик. Протягивает его Юле.
— Это тебе! — голос такой, будто дарит он не занюханные самые дешевые цветочки, да еще и весьма тощим веничком, а самые дорогие гортензии, не больше, не меньше.
Судя по тому, как замирает Кексик, прежде чем принять сей дар — такого “щедрого подношения” она все-таки не ожидала.
— С-спасибо! — отдавая ей должное, каким-то чудом она умудряется даже упрек удержать при себе. — Очень красивые цветы.
Господи, такой момент, а этот увалень — важно приосанивается, вместо того, чтобы сказать комплимент, раз уж ситуация такая подходящая.
Ладно, я-то не такой дурак. Я-то не собираюсь так щелкать клювом.
— Кекси-и-ик, — громко, так, чтобы парочка во дворе услышала, окликаю я. Юлька вздрагивает, оборачивается, задирает голову. Хорошо, что второй этаж — отсюда вижу, как её лицо заливает возмущенный румянец.
И кажется — слышу, как скрипят яростно её зубы.
— Выкинь бяку, — советую я, до того, как она успеет пережить первую волну ступора, — такая шикарная женщина как ты достойна гораздо большего.
— Мне не интересно твое мнение на этот счет, Бурцев, — Кексик рычит вроде негромко, но на весь двор раскатывается, — и вообще…