Но совсем недавно выяснилось, что Адамковский стал губернатором всего лишь пять лет назад. Это никак не тянуло на древность. В том году Виктор он уже ходил в четвёртый класс. Но он был почему-то уверен, что родители уже тогда ругали губернатора на чём свет стоит. В чём же дело? Может, они ругали всех губернаторов, по очереди?
Видимо, тут была замешана какая-то пространственно-временная аномалия.
Утром, за завтраком, он видел, что Адамковский опять выступает по телевизору. Даже в пиджаке и с галстуком губернатор всё равно был похож на типичного дачника, который едет в пригородном автобусе с граблями и пакетом рассады.
Губернатор Адамковский, как всегда, собирался чего-то не допустить.
– Удивительный человек. Коммунистов с регионалами помирил, – заметил отец.
– Это где? В нашем областном совете? – Барсучонок попытался изобразить осведомлённость. Он точно помнил, что давно, ещё в детстве кто-то из регионалов очень громко ругал губернатора.
– Я о том, что его теперь все ненавидят. Даже коммунисты.
– Вот оно как.
Камера показала стол с более дальнего ракурса. Теперь можно было увидеть и других участников заседания. Два десятка пожилых людей в серых пиджаках усердно перебирали бумаги.
– Вся банда собралась, – заметила мать, – Вон, Пацуков сидит. Бывший почётный свиновод РСФРС, совсем в люди выбился.
Управляющий делами губернатора Самсон Иванович Пацуков был в чёрном пиджаке. Когда камера переключалась на ближний план, можно было разглядеть его здоровенные наручные часы с полудюжиной циферблатов.
– Зарецкого видно? – спросил отец.
– Не показывают, – процедила мать сквозь зубы, – Зачем ему светиться? Он и так всех знает.
Барсучонок покопался в памяти. О Зарецком он помнил только фамилию.
– А кто такой этот Зарецкий? – спросил он, – Министр какой-нибудь?
– Зарецкий отвечает за деликатные дела, – ответил отец, – У него нет даже официальной должности. Он просто самый главный.
Барсучонок пошёл в коридор и стал надевать ботинки.
– Ты на митинг пойдёшь? – спросил отец.
– А что, будет митинг?
– Губернатор запретил. Но он всё равно состоится. У вас в школе не говорят об этом?
– Если и говорят, я не помню.
– Учителя скорее всего будут вас запугивать. Слушать их не надо. Вот увидишь, будет что-то грандиозное, – отец понизил голос, – Самди вернулся.
– И его арестовали? – с надеждой спросил Барсучонок.
– Они даже с этим не справились. Ян Иосифович прячется, конечно. Но на митинге будет. Нам надо идти. Сегодня всё решается. Если мы допустим это в нашей области – то это расползётся по всей стране.
– Я не могу пойти. Мне надо помочь другу настроить Интернет.
– Да как ты не понимаешь…
Барсучонок и правда не понимал. Он был весь в своих мыслях.
Конечно, Интернет у Дианы и так работал. Но вдруг он сломается? Компьютерная техника в женских руках ломается часто.
Было бы хорошо, если бы он сломался!
Барсучонок тоже не любил губернатора. Впрочем, для нас это нормально. Губернаторов не любят почти везде.
Но главного регионала, Яна Иосифовича Самди, он не любил ещё больше.
Причина была где-то в физиологии. При виде этого пожилого, высохшего дурака в Викторе просыпался зверь. Зверь был совсем небольшим, вроде молодого барсука. Но этот зверь жаждал крови.
Ян Иосифович происходил из теперешней Белоруссии. Он родился на Пограничье, с Литвой, в чистенькой католической деревне Гольшаны. Помимо Яна Иосифовича, эта деревня интересна костёлом Иоанна Крестителя, что похож на жёлтый сундук. А если выйти за околицу, то можно отыскать основательно обглоданные временем руины Гольшанского замка. Там даже водится одно приведение. А вокруг руин растут вековые деревья.
Видимо, именно костёл и руины пробудили в молодом Яне Самди интерес к истории.
В Белоруссии местных католиков обычно называют поляками, а католицизм – польской верой. Поэтому Яна Иосифовича до сих пор иногда называют поляком, как будто это что-то ругательное.
Самди выучился на археолога и взялся за диссертацию о кладбищенской культуре Великого Княжества Литовского. Но с ней случилась заминка. Уже в аспирантуре он то ли написал, то ли размножил статью о том, что коммунизм не развивает культуру малых наций, а напротив, превращает её в популярную мишуру. Началось давление, его вызывали в комсомол, так что пришлось переводиться к нам и защитить кандидатскую диссертацию уже в нашем городе.
Потом Самди долго ездил в археологические экспедиции и что-то выкапывал. Если он и выкопал что-то интересное, то описание этих находок так и осталось в рукописи. Он по-прежнему не любил советскую власть. Впрочем, на раскопе, среди глины и грунтовых вод, это мало кого волновало. Если за ним и вели наблюдение, то очень быстро решили, что Ян Иосифович советской власти не опасен. Что толку ссылать на каторжные работы человека, который и так ими добровольно занимается?