Выбрать главу

— А… оно настоящее? — нарушила молчание Вьюн.

— Конечно!

— Можешь показать?

— Сейчас, переоденусь и покажу. Но пострелять не дам, имейте в виду. Оружие — всё равно что музыкальный инструмент. Оно любит только одни руки.

Как и подобает женщине, она умела говорить и переодеваться одновременно. Вот и сейчас она успела достать кроссовки и сменить брюки на спортивные штаны.

— Я в туалет, — почти прошептала Карпинская, — Можно?

— Конечно! Ты что думаешь — в заложники взяла?

Карпинская выскользнула. Кель надела кроссовки и с неодобрением оглядела остальных девочек.

— Вы почему не переодеваетесь?

— Нам интересно! — ответила за всех Вьюн.

— После урока посмотрите. Сколько сейчас на часах? Мы не опаздываем?

— Опаздываем, наверное.

— Так переодевайтесь! Или вы ждёте кого-то?

Дверь распахнулась. На пороге стояли учитель физкультуры и Карпинская. Она была готова в любой момент спрятаться за его спину.

Карпинская вытянула руку, ткнула пальцем в сторону шкафчика — и так и замерла с открытым ртом.

— Что это? — спросил физрук.

— Пистолет, — ответила Диана.

— Откуда?

— Мой.

Потом пришли завуч и военрук. Завуч была в глубоком шоке и могла только повторять: «Сейчас придёт Андрей Данилович и всё устроит». Девочка сразу поняла, что толку от неё не будет и заговорила с военруком:

— Почему на физкультуру никто не идёт? — поинтересовалась она, — Учитель физкультуры тоже уволился?

— Нет, пока нет. Но у него ещё всё впереди. Девочка, скажи, что там у тебя?

— Беретта. Девяносто вторая, Эф-Эс. Знаете такую модель?

— Знаю, знаю. Ты только не нервничай, хорошо?

— Я не нервничаю, это вы нервничаете.

— Да, конечно. Как тут не нервничать. Ты только осторожней, хорошо? Оружие, оно опасное.

— Нет, что вы. Какая опасность? Головку оси курка увеличили, теперь можно не беспокоиться за затвор. Это вам не Эфка восемьдесят первого года!

Когда пришёл директор, стало ясно, что урока не будет.

— А вы не подумали, что у неё просто травматика? — предположил Барсучонок, — Знаете, такие пистолеты, выглядят как настоящие, а стреляют шариками. Убить из него нельзя, а вот от хулиганов защититься можно. Вы тоже её поймите, она первый день в новой школе! А у нас окраина, метро нет, в центр полчаса на автобусе ехать надо. Она боится, наверное.

— Я смотрел на неё очень внимательно. И поверь, Витя, она никого и ничего не боится. А насчёт оружия… Военрук мне сказал, чтобы я был — представляешь, в моей гимназии! — с этой девочкой помягче. Потому что про он, конечно, слышал про всю эту травматику, но говорит, что травматических Беретт не бывает. И зачем, скажи мне, пожалуйста, к травматическому пистолету запасные обоймы?

— Там запасные шарики, может быть.

— Хорошая мысль. А гранаты?

— Может, гранаты тоже травматические.

Надо сказать, что Барсучонок, как и Погорельский, иногда думал о войне, но никогда не представлял её поблизости.

— Ты сам понимаешь, — продолжал директор, — что я её отвечаю не только за неё, но и за остальных детей в школе. И не только перед родителями или государством. Есть и другие иерархии… Поэтому говорю ей, что оружие в школе запрещено, и я хочу видеть её родителей…

— Можно, — ответила Кель, — Если хотите, я завтра принесу их фотографию.

— Нет, я бы хотел, чтобы они тоже пришли. Мне нужно обсудить с ними ваше поведение.

— Они не смогут прийти.

— Они обязаны.

— К сожалению, вы не сможете их ни к чему обязать.

— Я собираюсь им позвонить.

— Вы не сможете.

— Это почему?

— Там, где они сейчас, нет телефонной связи.

— У вас что, телефона дома нет?

— Нет, пока не поставили.

— А если я просто отправлюсь к вам домой на чашку чая.

— Я буду рада вас принять. У меня есть запасные чашки.

— А как же ваши родители?

— Я живу одна.

— Хм… Где в таком случае твои папа и мама?

— Они сейчас в Подснежниках.

— Подснежники — это где-то за Полярным Кругом?

— Нет, это под Смоленском.

— И что же они там делают?

— Отдыхают.

— Надо же… а когда они вернутся с отдыха?

— Я полагаю, никогда.

— Что же это за отдых такой?

— Насколько я знаю, с кладбищ не возвращаются.

— А другие родные у тебя есть?

— У меня был опекун.

— Я могу его видеть?

— Нет.

— Почему?

— Я не знаю, где он.

— Он тоже на кладбище?