— Молчи, — бросил Рамгаррот. Демон даже не шелохнулся в ответ на насмешку. Глаза его были закрыты, по мертвенно-бледному лицу скользнула тень. Могучие ладони с хрустом сомкнулись в кулак.
Спустя несколько ударов сердца, он нарушил звенящую тишину.
— Проявила себя одна из немногих моих зацепок, уцелевших в Стальгорне, — обронил Рамгаррот. — Дорогие переговорные артефакты особенно полезны, поскольку ими воспользуются либо сильные мира сего, либо через них будут передавать секреты особой важности.
— Нам мало просто подслушивать, — помолчав, заметил Зарелзар. — Если ты хочешь большего, тебе придётся подключить всё своё красноречие, брат.
— Одного красноречия мало, — бледные губы натрезима искривились в насмешливой улыбке. — Это наше искусство — чтение чужих мыслей, вложение нужных нам. Незримое влияние, чтобы исподволь достичь наших целей, оставаясь неузнанными. А затем…
— Это именно то, для чего лорд Архимонд отправил нас на Азерот, — в голосе Зарелзара звучало одобрение, откровенное довольство. — Я буду желать тебе успеха.
Глава 28. Кто больше всех помешает
Искривленная пустота — место, где столкнулись между собой Тьма и Свет, разорвав ткань бытия и породив новое измерение — Материальный мир. Высвобожденная энергия бушевала в новорожденном космосе мириады лет, закручиваясь в бесчисленные миры. После этого молодые планеты ещё долго кружились в буре огня и магии, прежде чем ветер творения стих. Впоследствии на их поверхности начали робко пробиваться хрупкие ростки жизни, очень неустойчивые к энергиям Искривленной пустоты, что иногда проникали через незримую Завесу и искажали творение.
Меня иногда тревожила мысль о том, что где-то мои рассуждения о моей зависимости и последующей смерти от магического истощения дали сбой. С одной стороны, это был замкнутый круг, и конец был один. С другой стороны, наиболее хрупкой частью моего существа было эльфийское тело — плоть от плоти Азерота, прах от праха материального мира. Оно и страдало.
Но шаман троллей сказал, что от энергии Искривленной пустоты изменилась даже моя кровь. Внутри меня уже давно было нечто другое — выкованное в горниле первозданной магии, оно явно продолжало существовать даже в отрыве от материнских энергий. Оно и верно, ведь магический голод — это эльфийское свойство!
Напрашивался единственный вывод: если я хотел выжить, мне нужно повторить то, что впервые запустило внутри меня перемены — только сделать это многократно сильнее. Там, где я открыл канал и пропустил через себя океан энергии — я должен был пропустить сквозь себя десяток. И тогда, та тяга, которая приводит в движение метаморфозы внутри моего тела, станет многократно сильнее. Достаточно для того, чтобы суметь переродиться достаточно быстро, и даже выжить.
То, что я называл словом «открыть канал», было всего-навсего усилием, чтобы провернуть вентиль. Я просто должен присоединить к уже имеющемуся каналу ещё один — второй, третий, четвертый… десятый. Клин вышибают клином.
«Проклятье, всё это время решение лежало у меня под носом!» — устало подумал я, когда вдруг заслышал осторожный стук в дверь. Я уже знал — это была Лиадрин. Прелестная эльфийка, в некотором роде, сюда зачастила.
Некоторое время назад
Я вдруг заслышал стук в дверь и пошёл её открывать. Шел следующий день после нашего возвращения в Стальгорн. Благодарность эльфийки можно было в буквальном смысле, почувствовать у себя на губах — так можно было провести вечность и ни разу не пожалеть об этом. Единственное, что могло заставить нас оторваться от друга, это умоляющее выражение на лице Варрина — дворф оказался поблизости, и настойчивыми перемигиваниями намекал, что дочери Ванделлора неплохо бы и переодеться перед продолжением банкета во дворце. Ещё никогда выражение любого дворфа не было столь убедительным — Лиадрин только заметила его краем глаза, как тотчас же она услышала и поняла все невысказанные мольбы, ахнула и стремглав умчалась от меня прочь.
— Такие дела… — Варрин смущенно крякнул себе в бороду, когда я взглядом обвинил его в предательстве.
Ну, мне всё равно стоило слегка пришипиться. Лиадрин нужно было дать возможность связаться с родными, после чего молиться о том, чтобы бюрократия Кель-Таласа в моём случае оказалась столь же неповоротливой, как обычно. Горячие мольбы о последнем вполне можно было совместить с очередным сеансом разрыва Завесы, пока я не отправился ненароком на тот свет. Чтобы Ванделлору было, так сказать, за что меня амнистировать. Не согрешишь — не покаешься.