Разбогатевшие за счёт славы Дон’Алла, его пациентов и рабочих Раута рыбаки, узнав о беде гномов, предложили выкупить остатки камня практически по себестоимости. Оказавшиеся в безвыходном положении гномы только обрадовались возможности хотя бы выйти в ноль с минимальной прибылью, ведь на их родине в этом камне не было никакой необходимости, поэтому они, не задумываясь, заключили сделку с островитянами.
После заключения мирного договора с эльфами остров Джан отошёл людям, но там никогда не был создан какой-либо управляющий участок или назначен губернатор, который следил бы за распределением территории. Джан, формально, считался частью Раута, но чиновники портового города занимались только решением судебных дел, когда старейшина не мог разрешить конфликт мирно, да следили за исполнением законов. Дистанционно. По отношению к острову даже сборщики налогов исполняли свои обязанности спустя рукава – проводили описание имущества жителей всего раз в год, и даже если сумма собранных средств оказывались прилично меньше, чем следовало из их расчётов, не устраивали никаких разбирательств. Разумеется, на время проверок ушлые жители острова становились намного беднее – их имущество и поголовье домашнего скота, в лучшем случае, ополовинивалось. Поэтому, проблем с землёй населения Джана, в отличие от Раута, не испытывало. Хитрые рыбаки решили строить дома вширь, а не в высоту, и огораживать забором гораздо большую территорию, нежели могли использовать. Ведь, в случае чего, пару этажей всегда можно было достроить, а за расширение владений в любой момент могли начать взимать плату. Таким образом, на Джане появились таверны и гостиницы, а многие, теперь уже бывшие, рыбаки переквалифицировались в садовников, поваров, торговцев и прочие более прибыльные и благородные профессии. Но далеко не все.
Во время постройки Раута, все отходы жизнедеятельности, магии и строительства сливались в море, что вкупе с осушением болот возымело слишком большое воздействие на окружающую среду этого региона. Из-за выброса колдовских отходов в воду, на свет появился монстр, существо, созданное хаотичным смешением магии. Моряки назвали его Кракен. Монстр, не зная никакой меры, начал пожирать и без того скудные запасы рыбы возле берегов Раута, отчего те окончательно истощились. Затем, оголодав, он начал нападать на любые суда, отплывавшие от Раута, топить их, и питаться всем, что находилось в трюмах и на палубах – не брезгуя, в том числе, и человечиной. Совсем немногим чудом удавалось спастись из лап Кракена, они-то и рассказывали горожанам о произошедшем. Не страшась ничего и никого, монстр терроризировал город, атакуя корабли денно и нощно. Поначалу свой промысел прекратили наиболее мелкие торговцы, но, когда оказалось, что монстру нипочем даже самые мощные орудия наилучших военных кораблей, люди сообразили, что жизнь дороже любых денег, и перестали выходить в море совсем. Кракен патрулировал воды неподалёку от берега города ещё несколько дней, надеясь наткнуться на лёгкую добычу, но, когда, наконец, осознал, что больше ему в этой местности ничего не светило – перебрался в открытое море, в поисках пищи, к невероятному облегчению всех жителей Раута и соседних поселений.
Помимо отсутствия рыбы, существовала ещё одна причина, по которой рыбаков было не найти в Рауте – ни один из них не мог позволить себе приобрести землю хотя бы близ этого портового города. А если бы и смог – плавать приходилось бы слишком далеко, и ещё платить неподъёмно высокие налоги за проживание в «городе на кончике носа» – как его иногда называли в народе. И всё это при сомнительном размере прибыли. Благодаря вышеперечисленным обстоятельствам, профессия рыбака до сих пор оставалась актуальной на Джане.
Воспоминания о Кракене заставили юношу поежиться – по его спине пробежались омерзительные мурашки. Он печально опустил голову и глубоко вздохнул. Когда-то давным-давно, ещё в детстве, монстр перевернул жизнь юного лекаря с ног на голову.
Внезапно у Келя за спиной раздалось чьё-то оглушительное гарканье:
– А ну, с дороги! Затопчу! Ну-у-у!
От неожиданности юноша отпрыгнул в сторону, и вытаращился на владельца столь зычного голоса. Им оказался старик-кучер в иссиня чёрном цилиндре и плаще, закрывавшем всё тело, и только руки в белых перчатках, удерживающие вожжи, выглядывали наружу. Кель даже представить себе не мог, насколько же жарко было старику в подобном плаще: «Наверное, он там себя ощущает как печёная картошка. Лицом, по крайней, мере, смахивает» – испытывая некоторую обиду из-за испуга, заметил про себя лекарь. Внутри чёрной как ночь кареты, которую вёл кучер, висели занавески в тон цвету повозки. Когда она проехала мимо, Кель успел заметить двух женщин в траурных платьях с соответствующими вуалями на головах. Одна была молода, в то время как лицо второй украшали глубокие морщины.