— Смотрите, дядя Янош, вот, оказывается, какая беда с ним приключилась!
— Подержи его, пока я принесу йод.
Так проворно старый Смородина не бегал, должно быть, лет двадцать.
Немало усилий они потратили, пока, ахая и содрогаясь, вычистили невообразимо запущенную гнойную рану. Им вспомнилось их собственное детство, и в глубине души оба, должно быть, почувствовали одно и то же: сейчас, в этот момент, им представилась возможность воздать природе добром за зло, содеянное много лет назад. Им вспомнились слабые птахи, замученные безжалостной ребячьей рукой, разоренные гнезда, над которыми горестно кричала птица-мать. Чувство любви и милосердия, теплое, как тлеющие угли, согревало и переполняло сердца и заставляло трепетать исцеляющие руки.
— Готово, дядя Янош! Возле самой кости засела, насилу вытащил.
Берти держал на ладони извлеченную из раны большую сплющенную свинцовую дробину.
Теперь рана была чистая.
Аист, сомлев от боли и страха, позволил делать с собой что угодно. В глазах его застыл ужас, он сознавал, что конец его близок, и ждал, ждал этого конца. Но ничего страшного с ним не произошло, и тогда в действие вступил извечный закон: бороться, бороться до последнего! И аист с такой силой долбанул Берти в босую ступню, что тот подскочил, будто кузнечик.
— Ах ты, нечистый дух, вот она, твоя благодарность! — Берти ухватил аиста и за шею. Теперь попробуй подерись.
Янош Смородина не жалея йода обрабатывал рану, а сам размышлял вслух.
— Пока крыло заживет, глядишь, и осени конец, холода настанут. И если он тогда вздумает лететь, ему верная гибель, замерзнет в пути, бедняга… Подержи-ка его еще, Берти.
Смородина возвратился, неся ножницы, и коротко обрезал аисту маховые перья.
— Вот так-то оно будет лучше… Место во дворе для него найдется. У нас он перезимует, если, конечно, оправится, а по весне, как крылья отрастут, лети вольной птицей, куда вздумается… Как думаешь, Берти?
— Ваша правда, дядя Янош!
— Пока поместим его в сарай. Сделаем ему там загородку, тогда и дверь не надо будет захлопывать.
Старый садовник и Берти осторожно, придерживая за оба крыла, отвели аиста в сарай и, придвинув к двери загородку из планок, долго стояли у входа, довольные, как мальчишки, которым удалось поймать синицу.
— Доброе дело мы сделали! — высказал Берти общие чувства. Старый Смородина молча улыбнулся в ответ. Аист же, как только его отпустили, убежал в угол и оттуда настороженно косился на людей.
— Теперь пойдет на поправку! — сказал Смородина. — Рану мы ему обработали по всем правилам… Ну, скажи, разве это не чудо, что мы подкараулили как раз тот момент, когда он собрался улетать?
— И впрямь чудо! — серьезным тоном ответил Берти.
Какое-то время они помолчали, погрузившись каждый
в свои думы.
— А до чего ловко ты его поймал, прямо на удивление! На тебя глядя нипочем не подумаешь, что ты способен на такую прыть… — И Смородина с нескрываемой теплотой посмотрел на своего неразлучного друга.
— Да, кстати, дядя Янош! — спохватился тут Берти. — Видели, какого стрекача Жучка наша задала? Ни дать, ни взять заяц.
— Говоришь, деру дала?
— А вы разве не обратили внимания?
— Не до нее мне в тот момент было… Жучка, ко мне! — свистнул хозяин.
Собака прибежала на зов. Смородина положил руку на голову собаки и показал на аиста.
— Запомни, брат: с сегодняшнего дня он — свой в нашем доме…
Собака уперлась передними лапами в загородку и весело пролаяла аисту:
— Эй, Длинноногий Келе! Давай знакомиться: я — Вахур!..
Тут хозяин легонько потрепал ее по морде:
— Хватит лаять! Сказано тебе: это — свой.
Вахур лизнула широкую, загрубелую от работы ладонь хозяина, довольная обежала весь двор, попутно всполошив уток, и объявила всем обитателям двора, что Келе находится в сарае, а человек разговаривает с ним.
— И Берти тоже? — ревниво уставился на собаку Мишка.
— Да, и Берти тоже, я все слышал собственными ушами. Они вытащили у Келе из крыла детенышей Зу и вычистили оттуда всю гадость.
— Если человек взялся лечить ему крыло, то теперь Келе выздоровеет, — кивнул Мишка.
— Когда человек отойдет от сарая, я, пожалуй, опять туда сбегаю. Не составишь мне компанию?
— Успеется, — покачал головой Мишка. — А то как бы он не зазнался, этот Келе.
Собака убежала к сараю и заняла свое место подле хозяина, давая аисту понять, что после человека она здесь — главная персона.