Впереди шла Вахур, как наиболее опытная в такого рода делах. За ней — Мишка и Келе. Пала Бенце у стола как раз не было: он только что набросал уткам требухи, а сам ушел на кухню. Вахур рычанием отогнала уток, а затем как гостеприимная хозяйка пригласила аиста.
— Угощайся, Келе, — и собака радушно вильнул хвостом.
— А можно?
— Ешь, раз тебе говорят.
Келе осторожно схватил длинный обрезок кишки и стал заглатывать ее, как аисты глотают ужей, но глаза его испуганно шныряли по сторонам, будто он взял недозволенное.
— Ешь спокойно, — подбадривал его пес, добродушно щурясь. — То, что лежит на земле, нам брать разрешается.
Аист только вошел во вкус, как вдруг раздался возбужденный голос Пала Бенце:
— Ух ты, мать честная, стало быть, вот оно, ваше чудо знаменитое?
Келе тотчас перестал есть.
— Потише, Пали, не то напугаешь, — одернул его Берти. — Вишь, как они втроем сдружились, водой не разольешь!
— Чудеса, да и только! — не унимался Бенце. — Так близко я еще сроду аистов не видел.
Три приятеля стояли в нерешительности, не зная, что же им теперь делать. Мишка чуть отошел в сторонку, будто он здесь вовсе не при чем, но и Вахур растерялась, она помнила, что этот человек совсем недавно ни за что, ни про что угостил ее пинком. Может, и впрямь нельзя было подбирать с земли мясные обрезки?
— Ты только взгляни на этого петуха, Берти, — сказал вдруг Пали. — До чего грозен!
К аисту приближался Курри. Гребень у петуха налился кровью, желтые глаза полыхали неудержимой яростью; нагнув голову, он шел прямо на недруга.
— Смотрите сюда, — издал он боевой клич, — все смотрите сюда! Сейчас я вам покажу, кто самый главный у нас во дворе, сейчас вы увидите, кто самый храбрый! А ну, прочь отсюда, пожиратель лягушек! — петух пребольно лягнул Келе и так поддал ему клювом, что у бедного аиста только перья полетели.
— Смотрите все!
Келе, и так от природы не нахальный, вовсе оробел. Нападение застало его врасплох, и ему не оставалось ничего другого, кроме как обратиться в бегство.
— Кря-кря-кря! — развеселились утки, — Курри побил Длинноногого Келе… выходит, Курри сильнее… выходит он главный… ха-ха-ха!
Аист бегал вокруг стола, петух — за ним, и, ни на шаг не отставая, щипал, пинал, клевал его…
— Прочь отсюда, ты, поедатель лягушек! Убирайся вон с моего двора! — и он дал такого пинка аисту, что тот чуть не повалился на землю.
Пали и Берти дара речи лишились; такого зрелища им никогда не доводилось видеть. Мишка, предпочитая держаться в стороне от любой заварухи, побрел к сараю, но даже Вахур, и та не вступалась за друга: недавно нанесенная ей несправедливая обида совершенно сбила ее с толку, и теперь собака не знала, можно ли вмешаться в драку и приструнить Курри.
Однако Берти вскоре опомнился, увидев, что у Келе на крыле — том самом, которое он вылечил, — проступила кровь.
— Не сдавайся, Келе! Неужто ты супротив петуха не устоишь! — вскричал тут Берти. — А ну, всыпь ему как следует!
Для аиста этот голос обладал магической силой. Он означал исцеление от боли и избавление от голода. Означал защиту и поддержку. А сейчас Келе уловил в нем подбадривание и призыв к мужеству. Сердце аиста сильно забилось, и он решительно повернулся к петуху. Испуг в его взгляде пропал, глаза аиста стали холодными, точно небо в морозное зимнее утро; откинув голову назад, будто занесенный для удара молот, он ждал.
— Ах, так? Видно, тебе надоело бегать?.. — завопил петух. — Смотрите сюда, все смотрите сюда!
Обитатели двора и без того смотрели на них во все глаза. Гуси — со скучающе-пренебрежительным видом, считая грозные выкрики петуха пустой бравадой, утки — весело, с восторгом, потому что для них все было в диковинку и вызывало восторг, а куры, как и положено женам победителей, пыжились от гордости. Насладившись произведенным впечатлением, Курри двинулся, чтобы последним мощным броском покончить с противником, но ему не суждено было осуществить свое намерение.
Молот-клюв аиста обрушился с молниеносной быстротой и тотчас же опять взметнулся вверх, застыв в боевой готовности. Но повторный удар не потребовался… Петух вытянулся всем телом, слабо шевельнул крыльями, разок-другой дернул ногами и на том закончил свое бренное существование.
Пали оторопело уставился на Берти.
— А ведь он порешил петуха!
— И впрямь порешил! — ответил Берти, и не без некоторых угрызений совести отсек петуху голову, чтобы вытекла кровь. Потом, войдя в дом, он рассказал Яношу Смородине и Агнеш эту удивительную историю.