— Скорей, скорей, скорей, — подгонял свое семейство куропач, и куропатки, пригнув головки, спешили следом. Время от времени они останавливались, чтобы оглядеться по сторонам, и от их проворных лапок взметались фонтанчики снега.
До поросшего густым кустарником склона оставалось уже совсем недалеко, когда куропач заметил опасность и подал сигнал; все семейство, шелестя крыльями, отчаянно бросилось наутек.
— Под куст… под куст!
В воздухе, неотвратимо приближаясь, скользил Килли, ястреб-тетеревятник. Куропатки, подстегиваемые смертельным ужасом, торопились изо всех сил, так что крылья их громко шелестели. Ястреб же едва шевелил крыльями и все же передвигался гораздо быстрее их. Куропатки спасали свою жизнь, Килли торопился набить брюхо — причины для спешки разные…
Но вот, наконец, и спасительный кустарник: куропатки стремительно, как снаряд, ворвались в заросли и затаились. Однако если вы решите, что ястреб после этого отказался от затеи полакомиться нежным куропаточьим мясом, то очень ошибаетесь. Сокол после неудачного нападения оставляет свою жертву в покое, но сокол — хищник привередливый, ястреб же — низменный головорез, понятия не имеющий о разбойничьей чести. Смысл его жизни — кровопролитие, его единственная страсть — убийство. Он преследует голубя, даже если тот успел юркнуть в голубятню, он способен извлечь канарейку из клетки, если ее позабыли внести в дом, он беззастенчиво разоряет гнезда, убивает высиживающего птенцов фазана; ястреб отнюдь не отличается храбростью, но страсть к истреблению делает его дерзким, и он может, к примеру, утащить с кухонного порога цыпленка, приготовленного хозяйкой для жаркого.
Вот и на этот раз Килли и не думал отказываться от своего намерения. Он описал круг и принялся парить над кустарником — густыми, колючими зарослями терновника; глаза его так и сверкали от ярости. Куропатки с неистово бьющимся сердцем притаились, боясь пошевелиться, и Килли никак не мог подобраться к ним сквозь гущу веток. Куропач отчаянно моргал, давая знак молодым птицам:
— Не вылетать! Ни в коем случае не вылетать из кустарника!
Коричневатое оперение куропаток сливалось с землею, с опавшей сухой листвой, так что их никто бы не заметил, но зоркого ястреба не проведешь. Он уже прикидывал, как бы половчее подобраться к бедным птицам, когда на гребне холма резко хлопнул ружейный выстрел; над верхушками кустов со свистом пролетел заряд дроби, и Килли без памяти от страха метнулся в спасительную гущу.
— Экого маху ты дал, сынок, — произнес чей-то густой бас. — Спокойно можно бы подобраться к нему поближе: этот разбойник, когда выслеживает добычу, ничего не слышит и не видит вокруг.
— Кажется, влепил я ему…
— Черта с два! Промазал ты, а не влепил. Слишком низко взял, а жаль: ведь одним удачным выстрелом можно было бы спасти несколько стаек куропаток. Дай-ка сюда ружье!
Сынишка лесника сконфуженно вернул отцу ружье.
— Тут первым делом выдержка и спокойствие надобны, — поучал лесник. — Ну да ладно, не вешай нос.
— Совестно мне…
— Совеститься нечего, а на дальнейшее попомни. Ну, пошли, а то смеркается. Ишь, погода-то как потеплела!
И лесник с сыном направились к лесу.
В долине начал скапливаться предвечерний туман, и заходящее солнце скрылось в пышных пепельных облаках. А с юга бесшумно наплывали все новые и новые облака, низкие и разбухшие.
В хлеву сразу стемнело. Голод настолько измучил филина, что сегодня он вылетел на охоту раньше обычного. В туманных сумерках его никто не заметил — воробьи давно попрятались на ночлег, — и через минуту Ух уже плавно летел над полями. Погода по сравнению со вчерашней стала мягче, и филин мог не спеша тщательно прочесать окрестности.
По полям оживленно сновали зайцы, а у леса два человека возились над тушей замерзшего козленка, которая вчера послужила ужином для лисы. Ух взмыл повыше, желая удовлетворить свое любопытство, но так и не понял, что там происходит. Один из людей зачем-то поворошил остатки козленка, затем поднялся, и люди ушли.