— Какая затея?
— Ну вот эта… чтобы теленочек был.
— Ой-ой-ой! — жалобно замычала корова. — Да ты что, совсем рехнулся, Мишка? Неужели ты не понимаешь, как хочется иметь своего детеныша!.. Только бы Берти поскорее пришел! Берти всегда мне помогает. Вахур, ты бы позвала Берти, тебя он понимает…
— Вахур уже успела улизнуть отсюда — взглядом ответил корове Мишка. — Знаешь ведь, какая она у нас сердобольная; ей невмоготу смотреть, как ты мучаешься.
Услышав, что речь идет о каких-то мучениях, филин живо заинтересовался и даже встал на самый край балки, чтобы лучше видеть корову.
— Уверяю вас, никакой беды с Му не случится, — щелкнул он клювом. — Я чувствую, как от нее восходят токи силы и здоровья.
Это несколько успокоило корову, но затем она снова поднялась на ноги и замычала так жалобно и громко, что стекла в окошке задребезжали.
Однако Берти ничего этого не слышал, и Янош Смородина тоже, оба они спали крепким сном, как медведи в зимнюю спячку. Агнеш укрыла их потеплее и решила остаться в доме, пока они не проснутся. С одним из торговцев, возвращавшихся с базара, она передала матери, что вернется, лишь завтра, потому как у нее тут дел полно, а поздно, на ночь глядя, не хочет идти одна, так что пусть, мол, старуха побудет с детьми. И Агнеш принялась за мытье посуды.
Тут-то она и услышала, что мычит корова, однако мычание было тихое, приглушенное, и поэтому Агнеш не сразу осознала его смысл. Она смотрела на тонущий в предвечернем сумраке сад и, сама не зная почему, думала о весне. Закатная пора выдалась туманная, прохладная, от тающего снега скорее промозглая, чем холодная; а женщине думалось о весенних побегах, земле теплой, как парное молоко, и набухших почках…
Мелькнула мысль: который может быть час, — но эту мысль ей подсказало непрестанно доносящееся коровье мычание. Пора бы напоить коня… господи, чего это корова так разревелась? Доить ее ненадобно, молоко у нее давно пропало.
Агнеш прошла в дом, навела повсюду образцовый порядок и принялась подметать пол; как вдруг веник выпал у нее из рук.
— Уж не телиться ли она надумала?
Агнещ направилась в хлев, прихватив ведерко воды для коня. Поставила перед Копытком ведро с водой, потом подошла к Му, постояла минутку, озабоченно прислушиваясь к ее жалобным стонам и следя за ее мучительными, судорожными усилиями, затем повернула к выходу, сердито затягивая уголки платка.
— А эти непутевые знай дрыхнут, и горя им мало! Ужо погодите у меня!
Она влетела в дом, громко хлопнув кухонной дверью, и принялась что было мочи трясти Берти за плечи.
— Корова телится! — кричала она.
Берти даже не пошевельнулся.
— Берти, кому говорят, корова телится! — и Агнеш ущипнула его за руку.
Опять никакого результата. Видно, многовато оказалось сегодня вина да палинки.
Агнеш еще раз окинула взглядом спящих мужчин и, убедившись, что толку от них не добиться, достала из выдвижного ящика ножницы и толстую нитку. Смочив хорошенько нитку в растворе йода, она опять побежала в хлев, даже не закрыв за собой двери.
В хлеву было сумрачно. Агнеш огляделась по сторонам, ища, куда бы ей положить ножницы и нитку, и чуть не вскрикнула от неожиданности, увидев, что позади коровы лежит мокрый комок со взъерошенной шерсткой.
— А ты уж, оказывается, пожаловал, телок-милок! — и Агнеш почувствовала облегчение, пожалуй, не меньшее, чем Му, которая то таращилась перед собой кроткими, измученными глазами, то оглядывалась назад, тихонько мыча — упрашивая:
— Дайте же мне его, дайте его сюда!
— Обожди, обожди малость, — сказала Агнеш и перерезала последнюю нить, которая еще связывала новорожденного теленка с телом матери.
Му поднялась, возбужденно переступая с ноги на ногу.
Агнеш перевязала теленку пуповину, сгребла его в охапку и положила подле головы матери.
— Телка, — определила женщина, — да какая тяжеленная. Пошла прочь, Вахур, не то пинка схлопочешь!
Собака проявляла весьма живой интерес к происходящему и, едва только в хлеву смолкли коровьи стоны, пришла выяснить, что, собственно, тут делается. Агнеш смотрела, как Му вылизывает детеныша, и думала: точь-в-точь будто купают новорожденного младенца.
Малышка Бу пока еще бессмысленно моргала, но во взгляде ее уже отражалось то же кроткое спокойствие, что и у матери. Во всяком случае ее окружал удивительный мир! Солома казалась в меру теплой, но жестковатой, насыщенный неведомыми запахами воздух щекотал ноздри, а слух полнился незнакомыми звуками внешнего мира.