Агнеш зажгла лампу и пыталась убить время, дожидаясь, когда пробудятся от сна Янош Смородина и Берти. Она достала календарь, полистала его, а затем, отыскав единственный в доме карандаш, сделала следующую запись: «23 декабря Рогуля принесла телку, назвали ее Бутончик»; у Агнеш была слабость наделять всех вокруг прозвищами и кличками. Кончив выводить крупные, с орех, буквы, она залюбовалась написанными строчками и нашла, что почерк у нее ничуть не стал хуже, с тех пор как она вынуждена была бросить учение.
Агнеш отложила календарь в сторонку и подумала, что неплохо бы спроворить какой-нибудь ужин для мужчин — тем более, что и сама она успела проголодаться. А скоро ли они проснутся или долго еще проспят — все равно: был бы ужин приготовлен, а там и подождать можно. Агнеш справедливо рассудила, что после основательной выпивки мужчины больше всего обрадуются супу из кислой капусты с колбасой, да к тому же это было и ее любимое кушание.
Она разожгла огонь в плите, и вскоре весь дом наполнился упоительными, щекочущими ароматами вкусной стряпни. Почуяв аппетитный запах, Смородина и Берти стряхнули с себя сон. Первым проснулся Смородина; оглушительно чихнув, он протянул руку к соседней постели.
— Ты тут, Берти?
— А где же мне еще быть…
— Нечего сказать, хороши мы с тобой, — зевнул Янош Смородина, — друг дружки стоим.
— Так ведь сон — удовольствие даровое, нам с вами не в убыток. Опять же и оговорить некому: мы сами себе хозяева… Однако молодец наша Агнеш! Чуете, дядя Янош, как вкусно пахнет?
— Как не чуять, оттого я и проснулся. Агнеш! — громко позвал Смородина.
— Тут я, — Агнеш распахнула дверь в комнату; она слышала весь разговор и похвала Берти ей очень пришлась по сердцу. — Тут я, а похлебка на столе вас дожидается. Вкусная вышла, прямо объедение.
Постели скрипнули, Берти и Смородина одновременно заторопились подниматься.
Агнеш умышленно накрыла на двоих: оно куда приятнее, когда не самочинно усаживаешься к столу, а тебя приглашают; ну, а в том, что такое приглашение последует, и сомневаться не приходилось.
— Похлебка только что с плиты, горячая, чуть не булькает, — сказала Агнеш. — Пусть поостынет. А вы накиньте одежку да и пойдемте со мной, я хочу вам показать кой-чего.
— На дворе холодина этакий, — замялся Смородина. — До утра, что ли, ваше дело не терпит?
— А вот и не терпит, ни минуточки! Берти, прихватите-ка с собой фонарь!
Агнеш командовала, как заправский капрал, и у мужчин не хватило бы духу ей противиться, даже будь они в полной силе, не то что в таком расслабленном состоянии.
— В хлев, что ли, идти?
— В хлев. Пока вы спали, я новую птицу словила.
Берти и Янош Смородина пошатываясь побрели к хлеву.
— Сюда глядите, в этот угол!
— Вот так радость! — просиял Смородина, а Берти уставился на телушку с такой нежностью, будто родню кровную увидел.
— Кто же вам подсоблял? — спросил Берти, подумав при этом, что посторонняя помощь обойдется им в копеечку.
Агнеш торжествующе подбоченилась:
— А вот и никто! Сама, в одиночку управилась! И ведь не бычок, а телка народилась-то!
— Телка, — кивнул Смородина, — да еще какая! — он тепло посмотрел на Агнеш, не придумав большей похвалы в ее адрес.
А корова возбужденно мычала, требуя, чтобы ей дали покормить детеныша.
Берти, обхватив телушку, поставил ее на ноги. Тонкие ножки Бу дрожали как осиновый лист, но Берти поддержал ее и подвел к животворному источнику: материнскому молоку.
Первым ощущением телушки в этом новом мире было чувство голода, а едва запах молока коснулся ее ноздрей, как пустота в желудке стала и вовсе нестерпимой. И когда Берти прижал ее мордочку к вымени и помог найти сосок, Бу решительно припала к живительному источнику и принялась сосать.
Она еще слегка пошатывалась, но молоко словно разливалось по всему телу ее, придавая ей силы. И телка тянула, тянула материнские соки… А Му непрестанно оглядывалась назад, и всепоглощающее чувство материнской любви и самопожертвования захлестывало ее, как по весне солнечное тепло заливает обновленные поля.
— Твое, все твое, — ласково шептала она детенышу, — до последней капли.
Когда Бу утолила голод, опорожнив все четыре живительных источника, Берти опять подложил ее к голове матери. Корова благодарно, но не без некоторого ревнивого чувства взглянула на Берти и принялась заново вылизывать свое детище.
— Ну, и проворная наша Агнеш, и мастерица на все руки! — восторгался Смородина по дороге к дому.