— Не поймешь, чего нужно этому Берти!
Келе не разочаровался в своих ожиданиях. Из свежевскопанной земли на поверхность повылезали разные червяки и насекомые и даже медведка — большущая, с мышь величиной. Конечно, Келе ни на минуту не усомнился в том, что это человек подкармливает его.
— Ну, что я говорил, дядя Янош! Только позови его, и он пойдет за тобой, точно собака. Он нам весь огород подчистит. Смотрите, как подхватил хруща… И проволочников всех склюет до единого…
Агнеш так и разинула рот от изумления, завидев, как аист, вышагивая рядом с Берти, помогает ему в работе.
— Чудеса да и только! Кабы не видела своими глазами, родной матери не поверила бы…
И только Мишка неуверенно топтался на месте; голова у него была по-прежнему понурена, но одним глазом ослик настороженно косился на Берти.
— Чего ему надо?
Но поскольку никто не спешил ответить ему на этот вопрос, ослик, улучив удобный момент, развернулся и ушел с огорода восвояси. А Келе продолжал охотиться за букашками даже после того, как Агнеш кликнула мужчин к обеду.
Оставшись один, Келе стал в своей излюбленной позе: поджав под себя ногу. Его окружала полуденная тишина, окрест — ни движения, ни шороха, только осыпался комок взрыхленной земли. Солнце, хотя и стояло высоко, в самом зените, но своим теплом и ярким, жгучим ликом словно приблизилось вплотную к земле. Над свежевскопанной грядкой вибрировал прогретый воздух. Высоко в небе над лугом кружил сарыч, а со стороны леса к северу пролетел дикий голубь.
Глаза аиста блеснули: первый голубь, подумал он, первая перелетная птица. И Келе опять мысленно увидел перед собой песчаную пустыню, где каменноликие гиганты недвижно взирают в бесконечность. Его собратья сейчас все чаще посматривают в сторону севера: в крови их пробудилась тяга к перелету и гнездованию. Они еще не тронулись в путь, но нетерпеливый, беспокойный жар не отпускает их; так перед заболеванием ощущаешь надвигающуюся хворь.
Келе не сводит глаз с вышины, где невесомо парит сарыч. Правильно, так и надо, одобрительно думает аист, и поскольку никто сейчас не видит его, Келе распускает крылья и взмахивает ими. Крылья рассекают воздух — правда, пока еще не с такой силой, как прежде, но он чувствует, что рана зажила полностью. Вот только маховые перья еще чуть коротковаты. Какая-то неукротимая страсть подгоняет сейчас аиста. Разбежавшись, он подпрыгивает и… летит! Он пролетает, должно быть, шагов двадцать. Конечно, если бы он очень захотел, то мог бы продержаться на лету и еще немного, но аист решает, что для первого раза достаточно, и чуть не переворачивается кувырком, коснувшись земли ногами. Сердце колотится отчаянно — не от усилия, от радости. Нет, пока придется потерпеть; он должен ждать и скрывать свою тайну. Аист оглядывается вокруг, не видел ли кто его попытку взлететь, но нигде — ни души.
Когда Берти после обеда вышел в огород, Келе опять стоял поджав ногу и втянув шею; похоже было, что аист задремал, но едва лопата коснулась следующей грядки, как Келе снова пристроился позади Берти и до заката собирал букашек. С наступлением сумерек Берти взвалил на плечо садовый инструмент.
— Ну, что ж, Келе, на сегодня хватит.
Келе послушно последовал за Берти и задержался у сарая, где Мишка все еще продолжал раздумывать, чего это Берти надо было от него.
— Не знаю, — ответил ему взглядом аист, — но меня он все это время кормил. Смотри, как я набил себе желудок.
Мишка на это не нашелся что ответить; покачав головой, он направился в сарай.
Этой ночью ветер дул в щели сарая со звуком непривычным, почти забытым. Он не свистел и не завывал, как в зимнюю пору, а то гудел — на низких, теплых басовых нотах, — то глубоко вздыхал и постанывал, словно изнемогая под тяжестью.
Мягким, глубоким мраком заволокло все вокруг, и приятели даже не заметили, как в сарай вошла Вахур.
— Дождь идет, — тихонько проворчала собака, — и темнотища непроглядная. Не будь у меня такого чуткого носа, уж и не знаю, как сюда добралась бы.
Сперва по соломенной кровле ударили лишь несколько тяжелых капель, принесенных ветром издалека, затем дождь забарабанил совсем часто. Где-то вдали беззвучно вспыхивали сполохи; ветер стих, зато дождь разошелся вовсю.
Люди беспокойно ворочались в постелях и смотрели на окна, стекла которых время от времени освещались зарницами.
Неудивительно, что непогода разгулялась, — думалось людям, — такая теплынь была сегодня. И крестьяне, успокоенные, засыпали снова, потому что ранние сполохи сулят урожайный год.