— Постой, Вахур, — ослик энергично взмахнул хвостом. — Я видел, как тебе попало от Берти… Еды у него не допросишься, а палкой драться он горазд…
Собака бережно опустила на землю кость: сердце ее было исполнено ответной любви к хозяину, к Берти, давшему ей этот лакомый кусок.
— О чем это ты говоришь?
— Говорю: побили тебя.
— И поделом: нельзя было кусаться.
— Это неважно! — Главное, что тебя побили.
— Зато потом Берти дал мне эту вкусную кость.
— Вот твою мать никогда не били, а тем более такой толстой палкой.
— А мне и не больно было.
Мишка начал терять терпение: собака уже собралась идти дальше, к щенятам, а ослику все никак не удавалось растравить ей душу. Сидит и умильных глаз с кости не сводит, — что хочешь тут, то и делай.
— По совести говоря, тебе стоило бы укусить Берти, тогда он в другой раз не решился бы тебя тронуть. Но ты как была трусливой собакой, так и осталась.
— А почему бы тебе, Мишка, самому не укусить его?
— Ты меня не впутывай, это другое дело…
— У тебя вечная отговорка: «другое дело». А дело у нас с тобой одинаковое: сколько раз тебе тоже доставалось от Берти…
— Тебе этого не понять.
— Возможно, Мишка. Но тут прав Келе: каждый поступает так, как ему лучше. Хочется тебе укусить Берти, ну и кусай его сам. Правда, потом он тебя отлупцует как следует, но тебе не привыкать…
— Хочешь, чтобы я тебя лягнул?
У Вахур шерсть встала дыбом. Она сейчас совсем не походила на прежнюю собаку, которая из-за лени и нежелания связываться глотала всякие обиды. А Мишка позабыл об этой перемене, забыл о том, что собака — мать, осторожная, бдительная и умная. Глаза ее зажглись недобрым, желтым блеском, и она предостерегающе зарычала.
Вахур и Мишка постояли с минуту, глядя в глаза друг другу, затем собака схватила кость и каждой жилкой дрожа от ярости, в любой момент готовая к нападению, ушла за стог.
— Чтоб тебе взбеситься! — вне себя выпалил Мишка, и едкая горечь захлестнула все его существо. — Чтоб ты взбесилась, мразь вонючая… и чтоб твоим детенышам взбеситься, и всей родне до седьмого колена… чтоб вас черви заживо сожрали и блохи всю кровь повысосали… чтоб твоим глазам больше света не взвидеть!
Облегчив душу проклятиями, Мишка направился во двор; однако это минутное облегчение лишь на каплю уменьшило море терзающей его досады.
Укрывшись в зарослях живой изгороди, Цитра, синичка, муштровала своих птенцов.
— Цитра, — повел ухом ослик, — одного из твоих детенышей только что унес Нерр. Птенчик так плакал, так кричал, у меня вся душа перевернулась от жалости!
Умные глазки синицы дрогнули, она вмиг пересчитала птенцов.
— Мои птенцы все здесь, Вислоухий, а сны твои можешь пересказывать филину.
В Мишке опять вся желчь взыграла. Он с такой силой тряхнул живую изгородь, что синички пулей вылетели оттуда. Мишка с ненавистью посмотрел им вслед в надежде, что Нерр, может, все-таки схватит хоть одну из них, но ястреба как назло нигде не было видно. Зато стоило ослику задрать голову кверху, как туда же уставился и петух. Куры испуганно заморгали, пытаясь определить, что мог увидеть ослик; они позабыли и про миску с замешанными отрубями и про корытце, куда Берти только что налил им свежей воды.
Петух всполошенно закукарекал, предупреждая об опасности, куры попрятались, а Мишка тем временем опрокинул корытце с водой и съел отруби. После этого он заглянул в хлев, решив не обойти своим вниманием и корову:
— Берти дал Вахур большущую кость, чтобы она при случае опять покусала Бу. Сама понимаешь, Вахур ради кости на все способна… Ты не расстраивайся, Му, когда собака кусает — это еще полбеды, лишь бы она была не бешеная. А за нашу Вахур кто может поручиться?..
Ответа ослик не стал дожидаться, с удовлетворением отметив, что глаза коровы грозно потемнели. Теперь Мишка уже почти успокоился, вот только бы еще кому-нибудь досадить, ну хоть чуточку! Двор опустел, и ослик решил выйти на луг: вдруг да там подвернется подходящая жертва. Но на лугу — ни души. Мишка уже подумывал, не податься ли ему в камыши и свести счеты со скоропутихой, которая весной грубо обошлась с ним, как неподалеку опустились Келе и его собратья. Мишка вмиг воспрял духом: Келе с недавних пор повел себя заносчиво и высокомерно; пожалуй, сейчас в отместку можно наговорить ему гадостей, да и тем двоим всыпать, чтоб не задавались…