«Ну и хитер, чертяка! Ведь он нарочно держался с краю, чтобы не дать дикарям уйти в горы», — усмехнулся Кэлками.
Кэлками сбил затвердевший кусок снега со ствола сучковатого некогда упавшего дерева и уселся покурить. Привязав за толстый сук конец длинного нерпичьего поводка Поктрэвкана, он расслабил подпругу седла, чтобы верховому было свободнее кормиться, и вновь уселся на валежину. С удовольствием затягиваясь табаком, Кэлками осматривал местность. Синеватая девственная тайга, наполненная зимним покоем, простиралась до самого горизонта между нагромождениями угрюмых и зубчатых, как пила, заснеженных высокогорий. За свою охотничью жизнь Кэлками уже который раз промышляет вот по этому маршруту, поэтому и знает, как находить выходы между этими скоплениями горных цепей со сплетениями больших и маленьких рек, чтобы ненароком не загнать себя в непроходимый тупик. Белки, конечно, много в этих нетронутых угодьях. Популяция зверька велика на этой безлюдной территории. Но где взять время? И как ему сполна охватить все эти места, покрытые густым лесом? Какие бы быстрые ноги ни были у Покгрэвкана, все равно Кэлками не осилить эти необъятные края. В глубоком раздумье он даже не заметил, как докурил вторую трубку махорки. Все-таки Кэлками безумно любил эту суровую звериную тайгу и как ребенок радовался каждой встрече со знакомыми местами. И летом он, находясь вблизи морского побережья, где с одной стороны земли простирается блестящий беспокойный океан, а с другой — бескрайние леса, тосковал по зимней тайге и по следам его диких обитателей.
«Пора возвращаться, далековато заехал в азарте, семнадцать белок уже добыл, это большая удача», — подумал Кэлками, снова садясь на спину Покгрэвкана.
Проехав вниз к широкой долине реки, он сразу повернул в сторону палатки. Возле небольшого озерка, окаймленного вокруг кустами и низкой бугристой террасой, Кэлками неожиданно вспугнул двух лосей. Крупные звери сначала долго смотрели на охотника, очевидно, приняв за сородича, а потом плавной пружинистой рысью побежали в глубь леса. Из-под ног животных, как белый песок, разносился мягкий снег. Кэлками уже не обращал внимания на следы белок. Полосы, начерченные следами белок, он без остановки пересекал, зная, что к этому времени дня вся белка уже возвратилась в свои гайна с кормежек. Поэтому он искал только беличьи жилища, устроенные на деревьях. Кэлками за годы охоты хорошо изучил повадки зверьков и, лишь окинув наметанным взглядом близлежащий лес или речку, безошибочно определял в каком отрезке ручья или в какой части лесистого холма должны таиться гайна белок. И поэтому, не рыская по лесу зря, прямиком ехал к тому месту, где, по его соображениям, должны быть зверьки.
На высокой лиственнице он еще издали увидел большое беличье гнездо, построенное прошлым летом. В наиболее урожайные годы в таком пышном гнезде частенько зимуют три, а то и четыре особи. Так теплее зверькам зимовать. Множество тропок, проложенных к дереву, подсказывали, что это новое тайно и уже занято. Привязав оленя, Кэлками рукой зашаркал по сучковатому стволу. Как он и предполагал, четыре белки, одна за другой пулей повыскакивали из малюсенького входного отверстия, в суматохе выбив плотно утрамбованную травяную пробку входа в гнездо, которой зверьки изнутри закрывают, чтобы не дуло и не уходило тепло. Круглая пробка упала прямо на снег у ног Кэлками, а сами хозяйки жилья уселись на ветках.
«Зверьки маленькие по сравнению с медведем, а смышленые. Ишь, как мастерски скатали шариковую пробку и ведь не уронили бы ее, если бы не я, а сняли бы ее вовнутрь, прежде чем выйти наружу», — улыбнулся Кэлками.
Между прочим, покойный дед Кэлками, старый медвежатник, ежегодно добывавший по осени медведя на еду, рассказывал, что некоторые медведицы, зимующие на северных склонах гор, тоже закрывают горловину берлоги круглой пробкой, которую снимают вовнутрь. Правда иногда зверь, потревоженный человеком, выбивает пробку наружу.
Кэлками не торопясь подстрелил двух белок, а еще двух убивать не стал, а оставил для будущего потомства. Когда выполнение плана идет хорошо, из пары белок Кэлками оставлял одну белку, а то и обеих, чтобы всю живность не истребить. Тайга хоть и богата, могущественна по-своему, но тем не менее очень ранима. Нельзя выбивать всю живность, что живет в тайге, если голод не прижмет и не заставит человека быть неразумным. Об этом говорил и его покойный отец, и Кэлками всегда помнил об этом.
Сумерки уже заволакивали лес, когда он вернулся в палатку. Поктрэвкан шумно отряхнулся, разминая натруженную за день спину, а потом еще и фыркнул, будто вздохнул, и только после этого побрел к пастбищу.