– Да ты делаешь успехи! – тихонько сказал Закет.
– Вот что значит практика, – небрежно ответил Гарион.
– Великий король, – заговорил Мандореллен звучным голосом, – счастлив приветствовать вас и всех ваших придворных, коих смею считать родными мне по крови. Полагаю, имею как честь, так и полное право тепло приветствовать вас от имени их величеств, короля Кородуллина и королевы Майясераны, монархов, правящих ныне славной Арендией, ибо не сомневаюсь, что, как только ворочусь я в пределы Во-Мимбра и поведаю им, что те, кого почитали они потерянными безвозвратно, нашлись и пребывают в добром здравии, очи их величеств переполнятся слезами горячей благодарности Небесам, и они мысленно обнимут вас как брата, а если будет на то воля великого Чолдана, я ворочусь вскоре в ваш славный град с грамотой от них, полной заверений в самой искренней любви, кои, по моему разумению, явятся вернейшим залогом скорейшего воссоединения двух ветвей арендийского народа, разлученных судьбой, но родных по крови и духу.
– Подумать только, он умудрился запихнуть все это в одно-единственное предложение! – пробормотал потрясенный до глубины души Закет.
– И все же предложений было два, я считал, – шепотом ответил Гарион. – Мандореллену нет равных по части красноречия. Сдается мне, взаимные славословия скоро не закончатся – нам волей-неволей придется прождать дня два-три...
Гарион почти не ошибся. Речи придворных Ольдорина поначалу были несколько путаны и сбивчивы, ибо у них занялся дух от внезапного явления потрясающего Мандореллена, а от его красноречия они просто онемели. Да и ночь, проведенная за лихорадочным сочинением дифирамбов, взяла свое. Следующий же день всецело посвящен был цветистым речам, роскошному банкету и всяческим увеселениям. Присутствующие с упоением выслушали удивительную повесть Бельгарата о драме, разыгравшейся на рифе. Старый волшебник виртуозно обходил самые невероятные эпизоды – ведь вклинься в захватывающую повесть, скажем, описание внезапного явления всех богов разом, – семя недоверия укоренилось бы в душах даже самых доверчивых и благодарных слушателей.
Гарион же тем временем тихо беседовал с Эриондом, который сидел за пиршественным столом напротив.
– По крайней мере, Бельгарат сохранил твое инкогнито, – прошептал он.
– Да, – согласился Эрионд, – придется поломать голову над тем, как отблагодарить его за это.
– Ведь ему возвратили Поледру, и старику нечего более желать в этой жизни. Однако, как ни крути, а правда со временем все равно выйдет наружу – все узнают, кто ты на самом деле такой.
– Ну, к этому следует подготовиться... Придется серьезно поговорить с твоей Сенедрой.
– С Сенедрой?!
– Мне надо порасспросить ее о том, как она начинала военную кампанию при Тул-Марду. Мне кажется, что она весьма робко начинала и постепенно мужала в бою. Думаю, и для меня это лучшая из возможных стратегий.
– Начинает сказываться твое сендарийское воспитание, Эрионд, – захохотал Гарион. – Дарник оставил неизгладимые отпечатки и на тебе, и на мне, правда ведь? – Он смущенно прокашлялся. – А знаешь, ты снова... того...
– Что?
– Светишься.
– Это здорово заметно?
Гарион кивнул.
– Ох, боюсь, что даже слишком...
– Придется поработать над этим.
Банкеты и увеселения затягивались далеко за полночь, но поскольку высокородные дворяне обычно не имеют привычки вскакивать ни свет ни заря, у Гариона и его друзей оказалось вдоволь времени, чтобы обсудить все, случившееся с тех пор, как они расстались в Реоне. Рассказы тех, кто оставался дома, изобиловали чисто домашними новостями – о детях, свадьбах и тому подобном. Гарион рад был услышать, что сын Бренда Кейл правит Ривским королевством, возможно, не хуже, чем он сам мог бы им управлять. В юго-восточном Хтол-Мургосе, как оказалось, царил мир и процветала торговля. При этом известии длинный нос Шелка начал интенсивно подергиваться.