– Далазийцы пытаются что-то защитить, – продолжал кузнец, – причем, должно быть, очень простое – по крайней мере, для них самих. Но тем не менее они не желают, чтобы это постиг кто-либо посторонний. Как жаль, что здесь нет Тофа! Он, возможно, смог бы все объяснить!
И тут глаза кузнеца чуть было не вылезли из орбит.
– Что такое, дорогой? – заботливо спросила Польгара.
– Не может быть! – воскликнул Дарник, придя в крайнее возбуждение. – Невозможно!
– Дарник! – произнесла она, уже раздражаясь.
– Ты помнишь, когда мы с Тофом впервые начали разговаривать – ну, объясняться жестами? – Дарник говорил теперь стремительно, на одном дыхании. – Мы вместе работали, а если с кем-то трудишься бок о бок, то вскоре начинаешь прекрасно понимать, что твой товарищ делает и даже о чем он думает. – Он уставился на Шелка. – Ведь ты, Гарион и Пол говорите на языке жестов?
– Да.
– Вы все видели, как жестикулирует Тоф. А разве можно на вашем тайном языке говорить так же красноречиво, как он это делает?
Гарион уже знал ответ.
Шелк растерянно сказал:
– Нет... Это никак невозможно.
– А между тем я всегда точно знаю, что он говорит, – настаивал на своем Дарник. – Сами по себе жесты ничего не значат. Он жестикулирует, просто чтобы дать мне понять... – На лице Дарника отразился благоговейный страх. – Он просто передает мне свои мысли – без единого слова. Он вынужден так делать – ведь он просто не может говорить. А вдруг этот вот шепот – точь-в-точь то же самое? Ну, если это разговор далазийцев друг с другом? Вдруг они умеют общаться друг с другом на расстоянии?
– И сквозь время также, – ошарашенно пробормотал Бельдин. – Помнишь, о чем поведал нам твой немой друг-великан, когда мы пришли в Келль? Он сказал, что ничто из когда-либо совершенного далазийцами не забыто и что каждый из ныне живущих знает все, когда-либо ведомое далазийцам прошлых веков!
– Твое предположение абсурдно, Бельдин, – насмешливо прищурился Бельгарат.
– Ни в малейшей степени. Так происходит у муравьев. И у пчел.
– Но мы не муравьи. И не пчелы.
– Я могу делать почти все, на что способна пчела. – Горбун пожал плечами. – Вот только не умею делать мед. Уверен, что даже ты смог бы соорудить вполне приличный муравейник.
– Не потрудитесь ли объяснить, о чем это вы толкуете? – сердито спросила Сенедра.
– Они намекают на возможность объединенного разума, дорогая, – спокойно сказала Польгара. – Правда, делают это не слишком хорошо, но именно это они имеют в виду. – Она одарила стариков снисходительной усмешкой. – Существуют некоторые виды живых существ – в основном насекомые, – которые по отдельности не обладают разумом, но сообщество таких существ владеет истинной мудростью. Пчелка-одиночка не блещет умом, но пчелиный рой прекрасно знает обо всем, что с ним когда-либо происходило.
В комнату вбежала волчица, цокая когтями по мраморному полу. За нею весело трусил волчонок.
– Так и у волков, – подтвердила она, обнаружив тем самым, что подслушивала у дверей.
– Что она сказала? – спросил Шелк.
– Говорит, что в волчьей стае действует тот же закон, – перевел Гарион. И тут он кое-что вспомнил. – Однажды я беседовал с Хеттаром, и по его словам, нечто подобное происходит и у лошадей. Они даже не мыслят себя поодиночке – только как часть табуна.
– Неужели такое возможно и у людей? – недоверчиво спросила Бархотка.
– Есть верный способ это выяснить, – откликнулась Польгара.
– Не смей, Пол! – решительно воспротивился Бельгарат. – Это чересчур опасно. Тебя может втянуть эта бездна, и ты никогда уже не вырвешься на волю.
– Нет, отец, – совершенно спокойно отвечала Польгара. – Далазийцы могут просто не впустить меня, но ни причинять мне вред, ни удерживать меня насильно они не станут.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю – и все.
И она закрыла глаза.
Глава 6
Все со страхом следили за Польгарой, поднявшей вверх безмятежное и прекрасное лицо. Закрыв глаза, она сосредоточивалась. Затем на лице ее отразилась борьба.
– Ну, что? – спросил Бельгарат.
– Тише, отец. Я слушаю.
Он принялся нетерпеливо барабанить пальцами по спинке стула, а другие затаили дыхание.
Но вот Польгара открыла глаза и вздохнула с сожалением.
– Он огромен, – очень тихо произнесла она. – В нем – все мысли, когда-либо посещавшие людские умы, и все людские воспоминания. Он помнит даже зарю мира, а вместе с ним и каждый далазиец.