Не оборачиваясь, Ясон взмахнул мечом в мою сторону и закричал:
— Ты знал! Должен был знать!
И снова мне нечего было ему ответить. Подозреваю, что мой язык снова не подчинялся мне, как не подчинялся все время, пока я находился в Иолке, как не подчинялись мне глаза у Фермопил.
Зато Медея ликовала, наслаждаясь видом остолбеневшего, дрожащего перед ней человека.
— Убирайся, Ясон! — вопила она, ее вопль разносился по всей запутанной системе коридоров. — Для тебя здесь ничего нет. Все, что ты видишь, — мое, только я могу его любить. Ты никогда не получишь своих сыновей.
— Попробуй меня остановить! — зарычал Ясон, но в этот момент из-за ее спины вышли два молодых человека.
Ясон задохнулся, остановился и попытался поднять к ним руки. Пламя факела освещало их торжественные лица мигающим, странным светом. Я подумал: «Кинос? Здесь? Это невозможно». Я весь напрягся от нехорошего предчувствия. Я позвал Оргеторикса, он должен был узнать меня, но он равнодушно молчал.
Тогда Медея повернулась и побежала, на ходу гася освещение, оба молодых человека легко бежали рядом с ней в темноту.
Илькавар схватил один из еле мерцающих, коптящих факелов со стены. И совсем как тогда, во время той жуткой погони по залам дворца, я снова бежал рядом с Ясоном, чтобы спасти его сыновей от их матери.
Она завела нас глубоко в гору, летя по пересекающимся коридорам, словно это был ее родной дом. Ее смех, разносимый эхом, дразнил. Самый ее голос звучал как оскорбление:
— Уж лучше бы тебе оставаться в озере, чем гоняться за мной по лабиринту. Я поклялась себе, что ты никогда не коснешься сыновей. — Она помолчала и добавила зловещим голосом: — Но можешь взять их призраки.
Она вдруг снова появилась из темноты. Ее факел снова горел, выхватывая фигуру Медеи из мрака коридора, она держала факел высоко над головой. Оргеторикс и его брат вышли вперед, на их лицах была написана только ненависть.
— Идите к папочке, — сказала им Медея, теперь ее смех стал тихим, даже грустным. Она побежала дальше в лабиринт, унося свой факел, а молодые люди остались.
Ясон сказал:
— Что-то здесь не так. Что это, Мерлин? Воспользуйся магией, скажи…
— Не могу, — шепотом ответил я с отчаянием в голосе. Мои мысли мешались и угасали, когда я пытался вызвать чары. Медея умела заглушать мою магию.
— Конечно можешь! — презрительно возразил Ясон. Обидно. Его слова ранили как стрела. — Но зачем же тебе утруждаться? Вы с ней сделаны из одного теста. Я слишком долго пролежал в озере. Боги лишили меня зрения, я не заметил твоего обмана.
— Нет! — прошептал я. — Я не обманывал, клянусь.
Даже для меня мои слова прозвучали неубедительно. Я не рассказывал ему то, что знал. Но почему? Почему я молчал про Медею? «Это к лучшему. К лучшему», — все повторял я себе.
И тут сыновья сделали два шага в его сторону, а Ясон, несмотря на свое смятение, двинулся им навстречу. Но, словно с них спала змеиная кожа, иллюзия исчезла, открывая обман Медеи. Двое мертвых греков, с лицами белыми, как рыбье брюхо, с выпученными глазами, постояли еще пару минут и рухнули на пол, из легких с жалобным всхлипом вырвался оставшийся там воздух.
С закрытыми глазами Ясон медленно опустился на колени, сжимая кулаки, невероятным усилием воли он погасил вопль отчаяния, готовый вырваться из груди. На губах выступила кровь, и он тихо сказал:
— О боги, будь она проклята! Проклята навеки! Отец Зевс, сожги ее кости прямо в ее теле, Владыка Гадес, повесь ее на ее собственных кишках!
Он потерял сознание. Когда наконец Ясон пришел в себя, он пробормотал:
— Аполлон! Миеликки! Арго! Покажите мне его. Пусть на пару минут. После этого я согласен вернуться в озеро. Миеликки! Миеликки… если есть у тебя власть на небесах, заступись за меня. Озеро может забирать меня обратно…
Он как-то уменьшился в размерах, съежился, словно умирающий.
Я вышел вперед, чтобы протянуть ему дружескую руку, но вдруг испугался и отступил.
Я все еще был «слепым», поэтому не понял, что вызвало следующее событие.
Кажется, Ясон услышал какой-то голос. Он встал, сжал свой меч и щит и наклонился вперед в темноту. Он тяжело дышал, словно знал, что будет дальше. В следующий миг стены коридора сомкнулись вокруг него, будто огромный рот проглотил кусок мяса. Мерзкий запах заставил меня отвернуться. Илькавар и Тайрон закрыли рты руками и ошеломленно смотрели на то место, где только что стоял Ясон и исчез.
Снова коридор принял свой обычный вид, хотя теперь мы слышали удаляющийся топот бегущих ног.
Илькавар повернулся ко мне и спросил:
— Нам бежать за ним?
Пожалуй, в этом мало смысла. Дух Аполлона, живущий в Дельфах, решил помочь Ясону. Поэтому наша помощь была не нужна.
Но Тайрон был Бродящим по лабиринтам. Он поймал мой взгляд и, видимо, подумал то же, что и я — что он может следовать за Ясоном, пока не узнает, в каком именно выходе из оракула появится возрожденный грек.
— Ждите меня снаружи, — бросил критянин, подбирая свой меч.
Он повернулся и побежал в темноту.
Нам не пришлось долго ждать, вскоре Тайрон вышел из горы, он тяжело дышал из-за ядовитого дыма и быстрого бега. Его худое лицо заливал пот, он отжимал влагу из своих прямых черных волос.
Я терпеливо ждал, пока он придет в себя, и расстроился, когда он отрицательно покачал головой:
— У меня не получилось. Я рассчитывал выйти вместе с ним с другого конца, но я его упустил, хотя и слышал его шаги. Единственное, что я заметил, — это запах меда и ветерок, гуляющий в дубовом лесу. У такого ветра свой особый запах. Но ведь такого места нет… или есть?
Он повернулся ко мне, а увидев выражение моего лица, улыбнулся.
Мои глаза наконец открылись, я увидел свет в конце туннеля.
Оргеторикса в Дельфах не было. Он был в Додоне, в дубовом храме! В Святилище Зевса. Туда ездил молодой Ясон, чтобы попросить ветвь священного дерева на строительство киля Арго. С тех пор как его желание было исполнено, Святилище Зевса стало духовным домом Ясона. Он был привязан к нему, как любой ребенок привязан к матери. Сомневаюсь, что он сам понимал это, когда мы вместе плавали по морям много веков тому назад. А та ветвь, что была так мастерски встроена в корабль, считала себя его матерью. Внутри Арго бродили тысячи духов, а сам Ясон был одним из них.
Медея прекрасно об этом знала. Она направляла его туда, не уводила от своего сына, а, напротив, вела на встречу с растерянным, заблудшим молодым человеком.
Она спутала меня, сузила мое видение, она отравила разум сына, воспоминания об отце. С помощью заклинаний она скидывала свой возраст быстрее, чем охотник может освежевать оленя.
Она пыталась не пускать сына к отцу, а теперь, наоборот, хотела свести их вместе. Ее намерения были для меня яснее, чем сияющее, добродушное, непонимающее лицо Илькавара. Как легче всего избавиться от Ясона? Конечно, заставить сына убить его.
— Он в Додоне! — сообщил я Илькавару. Иберниец ответил:
— Для меня это все равно что на луне. Что бы это ни значило, скажи мне, когда петь, а когда молчать.
— Пой, когда душе угодно, — ответил я. — Мне придется идти отдельно от вас. Ясон в опасности. Я не могу рисковать и снова заблудиться в подземном мире, хотя у вас с Тайроном может получиться лучше. Но пока вынужден с вами попрощаться.
— Надеюсь, ненадолго, — хмуро буркнул иберниец. — Я начал привыкать к тебе. К тому же ты — мой лучший шанс попасть домой.
— Я могу заблудиться, как и ты, поверь мне.
— А куда конкретно ты направляешься? — поинтересовался Тайрон.
— Я иду на Арго, хочу попросить его отвезти меня.
Гвирион сидел в одиночестве у костерка, рядом лежало оружие. Он нервничал, понимая, что являет собой слишком слабую защиту для столь ценного груза. Обломок Арго покоился в повозке под шкурами. Голова богини лежала непокрытая, Миеликки уставилась в небо, словно отдыхала. Кимбр посмотрел на меня усталыми глазами.
— Ей было грустно, — хмуро пояснил он. — Это единственное, что я мог для нее сделать. Ясон должен отвезти ее домой на север. Так не годится.