Я спросил его, чем он зарабатывает на жизнь, и узнал, что он клерк в одном большом здешнем магазине. В свободное от работы время он, однако, бродил по окрестным холмам, беседовал с крестьянами — чокнутыми слегка или одержимыми, как он сам, духами, а не то убеждал людей со странностями или с нечистой совестью передоверить ему свои беды. В другой раз, когда уже я оказался у него в гостях, выяснилось, что люди шли к нему буквально один за другим и несли с собой проблемы свои, свою веру и неверие, чтобы разглядеть их получше в сумеречном свете его ума. Иногда видения посещают его прямо во время разговоров с такими вот посетителями; мне говорили, что он описывал разным людям самые интимные подробности давнишних каких-то событий, детали жизни и быта их друзей, живущих едва ли не на другом краю света, чем приводил их в буквальном смысле слова в трепет перед таинственными способностями странного их наставника, который по возрасту многим из них годился по меньшей мере в сыновья, но был прозорливей, чем самые старые и мудрые из них.
Стихи, которые он мне читал, можно было бы и не подписывать — там был он сам и его видения. Порою речь шла о жизнях, прожитых им, как он считал, в иных столетиях, иногда — о людях, с кем он говорил, кому помогал понять собственные их видения и сны. Я сказал ему, что хочу написать статью — о нем самом и о его талантах, и получил на то дозволение при одном условии, что имени его и называть не стану, ибо он хотел навсегда остаться «безвестным, скрытым, безликим». На другой день он прислал мне по почте большую подборку стихов с запиской следующего содержания: «Вот копии понравившихся Вам стихов. Не думаю, чтобы я когда-нибудь еще взял в руки перо или кисть. Сейчас я готовлю себя к другой совершенно деятельности в ином существовании. Я должен сделать твердыми ветви мои и корни. Сегодня — не мой черед выпускать цветы и листья».
Стихи были, все до единого, — попытка поймать в тенета смутных образов некий высший, едва ощутимый смысл. Встречались, и часто, отрывки весьма недурные, но всегда в окружении мыслей, имевших несомненную ценность для него самого, но для стороннего глаза — монеты из незнакомого металла с надписями на чужом языке. Бывало и так, что мысль, прекрасная сама по себе, испорчена была бесповоротно небрежностью формы, так, словно прямо посередине фразы он останавливался вдруг в сомнении — а не глупость ли с его стороны передоверить все это бумаге? Он часто иллюстрировал стихи своими рисунками, в коих несовершенство анатомии не мешало замечать красоту образа и точность чувства. Изрядную долю сюжетов дали ему фэйри, в которых он искренне верит, например: Томас Эркилдунский[11] сидит неподвижно в сумерках, а сзади, из тьмы, склоняется к нему и шепчет что-то на ухо молодая красивая девушка. Более всего его увлекали яркие цветовые эффекты: духи с павлиньими перьями вместо волос на головах; призрак, протянувший из вихря пламени руку к звезде; некое бесплотное существо, несущее в руках переливчатый радужный шар — символ души, скрыв его наполовину в ладонях. Но всюду за буйством красок — прямое обращение к живым человеческим чувствам, что и привлекало к нему всех тех, кто искал, подобно ему самому, озарения или же оплакивал утраченное счастье. Один из таких людей запомнился мне особо. Пару лет тому назад я провел едва ли не целую ночь бродя взад-вперед по холмам вдвоем со старым крестьянином, который, будучи слеп и глух к большинству людей, с ним одним делился всеми своими бедами. Оба были несчастливы: К. — потому что он тогда как раз пришел впервые к мысли оставить навсегда искусство и поэзию, старый крестьянин — потому что жизнь утекла по капле прочь, не оставив ни ясной памяти по себе, ни надежды на что-то иное и лучшее. Печаль его была настолько сильна, что он едва не повредился в рассудке. Раз он выкрикнул вдруг: «Бог владеет небесами, Бог владеет небесами — так нет, ему подавай еще и мир!» — потом взялся вдруг жаловаться, что все его прежние соседи померли и никто его уже не знает и не помнит; в былые времена стоило ему зайти в любой окрестный дом — и для него тут же ставили стул к огоньку поближе, а теперь они спрашивают друг у друга: «Кто этот старик?» «Тоска меня совсем заела», — сказал он еще раз и снова принялся говорить о Боге и о Небесах. И не один раз, махнувши рукой куда-то в сторону гор, он говорил мне: «Я один знаю, что случилось вон там, в терновнике,[12] сорок лет назад», — и в лунном свете на лице у него блестели слезы.
ДЕРЕВЕНСКИЕ ПРИЗРАКИ
Древние картографы писали поперек белых пятен: «Здесь львы». Деревенские рыбаки и землепашцы настолько на нас не похожи, что единственная фраза, которую мы с полным правом можем написать на карте, звучать будет так: «Здесь призраки».
Мои знакомые призраки живут в деревне X., в Ленстере.[13] Древняя эта деревушка — с кривыми ее улочками, с заросшим высокой травой двориком на задах старой церкви, с зеленью молодых елочек вместо фона, с причалом, у которого обретаются несколько пахнущих смолой рыбацких люгеров, — истории собой никоим образом не обременила. В анналах энтомологии, однако, она известна достаточно хорошо. Ибо чуть к западу от нее расположена небольшая бухта, где дотошный исследователь может из ночи в ночь, в сумерках, утренних или вечерних, наблюдать у самой кромки прилива какой-то очень редкий вид бабочек. Сотню лет назад его завезли сюда из Италии контрабандисты, вместе с грузом шелка и кружев. Если охотник за бабочками отложит свой сачок в сторону и выйдет на охоту за историями о призраках или о тех детях Лилит,[14] коих мы привыкли называть фэйри, терпения ему понадобится куда как меньше.
Для человека робкого ночной поход в деревню сопряжен с выработкой целой стратегии. Мне рассказывали, как мучился в сомнениях один такой несчастный: «Боже святый! так как же мне идти? Ну, пойду я мимо горы Данбой, а вдруг как выглянет оттуда старый капитан Берни? Пойду вдоль моря, а там на ступеньках этот, без головы, и еще один, на причале, и еще новый этот, у старой церковной ограды. А если идти, скажем, в обход, так там у Хилл-сайдских ворот является миссис Стюарт, а на Хоспитал-лейн и сам Нечистый, собственной персоной».
Я так и не узнал, которому из духов он осмелился-таки бросить вызов, но я больше чем уверен, что не тому, последнему, с Хоспитал-лейн. В холерные времена там построили карантинный барак. Когда надобность отпала, барак срыли, но с тех самых пор тамошняя земля в избытке родит призраков, и бесов, и фэйри. В X. есть один фермер, по имени Падди Б., человек очень сильный и непьющий совершенно. Его жена и золовка, если речь заходит о физической силе, часто говорят, что и представить себе не могут, каких он может натворить дел, если выпьет. Так вот однажды ночью этот самый Падди Б., проходя по Хоспитал-лейн, заметил существо, которое он принял поначалу за домашнего кролика; чуть погодя он увидел, что это белая кошка. Когда он подошел поближе, существо начало вдруг расти понемногу и пухнуть, и чем больше оно становилось, тем отчетливее Падди чувствовал, как у него убывает сил, так, словно кто-то из него их высасывал. Он повернулся и убежал.
По Хоспитал-лейн проходит «тропа фэйри». Каждую ночь они ходят по ней от холма к морю и от моря назад, к холму. У самого моря на пути у них стоит дом. Однажды ночью миссис Арбьюнати, которая как раз в этом доме и живет, оставила дверь открытой: ночью к ней должен был приехать сын. Ее муж спал у очага; в открытую дверь вошел высокий человек и сел с ним рядом. Он посидел так некоторое время, а потом миссис Арбьюнати спросила его: «Во имя Господа нашего, кто вы такой?» Он встал и вышел, сказав ей в дверях уже: «Никогда об этот час не оставляйте дверь открытой, зло может войти к вам в дом». Она разбудила мужа и все ему пересказала. «Кто-то из Доброго Народа[15] заходил к нам», — сказал он ей.
11
Томас Эркилдунский (1220?-1297?) — духовидец и поэт, обладавший предположительно провидческими способностями. Автор поэмы на сюжет о Тристане.
13
Деревня Хоут невдалеке от Дублина. Семья Йейтса действительно жила там с 1881 по 1884 гг. Ленстер — восточная «четвертина» Ирландии, связанная традиционно с понятиями богатства, ремесел и крестьянского труда.
14
Согласно еврейской традиции, первая жена Адама. Была сотворена с ним одновременно, однако отказалась признать в нем своего повелителя. Тем не менее уже после грехопадения спала с ним и рожала демонов.