Он протянул мне вырезку, но я отрицательно мотнул головой.
— Нет, спасибо. Такие вещи меня расстраивают.
— Да, — сказал он, — меня тоже. Именно потому я и поехал в дом номер шесть на Банком-Плейс и упросил своего старого друга Грегсона позволить мне осмотреть место происшествия.
— Инспектора Грегсона? Так вы с ним знакомы?
Монтегю хохотнул: на удивление высокое кудахтанье, закончившееся сдавленным кашлем.
— Говорят, что даже у старых каторжников есть друзья, — заявил он. — Странно, не правда ли, какие неожиданные встречи случаются в парке?
Я ничего не сказал, потому что сказать мне было нечего.
— Самое любопытное здесь, — продолжал он, словно я его об этом спрашивал, — положение ран, которые были нанесены в самый верх шеи. Уэлланд Барнетт был очень высоким человеком — шесть футов и три или четыре дюйма[4] по моим собственным измерениям лежащего тела. Я не расстроил вас?
— Нисколько, — возразил я. — Просто сегодня я еще не успел позавтракать, и это, видимо, сказывается.
— А, вот в чем дело. Нам стоило бы зайти к «Шарманщику Харту» за порцией свиных ножек и пинтой «Бертона». Тогда мы будем готовы ко всему остальному.
Я слабо улыбнулся.
— И, кстати, о вдове, — сказал он, взглянув на женщину в черном, которая неподвижно сидела на скамейке, глядя вниз немигающими глазами. — Вам не кажется странным, что она явилась в общественное место, тогда как ей было бы куда лучше пребывать дома, с задернутыми шторами и нюхательными солями?
Хотя, может быть, все дело в ребенке? Возможно, она хотела побыстрее увести маленького Генриха из этого дома смерти? Но нет, старина Грегсон уверил меня, что ребенок всячески противился тому, чтобы его вытаскивали на улицу, и закатил такую сцену, что пришлось вмешаться даже соседям.
Конечно, Грегсон не имел права удерживать ее. Она сообщила о том, где нашла тело мужа, ее слова внесли в протокол, дом обыскали, а тело унесли.
Но тогда почему, почему же она ушла?
Я пожал плечами.
— Кто знает? — сказал я. — Причин может быть столько, сколько звезд на небе. Гадать тут бесполезно.
— Гадать? — И голос, и брови Монтегю взлетели вверх. — Когда мы имеем дело с убийством, всякие гадания летят в урну! Факты, и только факты, которые нужно удар за ударом вколачивать в загадку, как гвозди в подкову. Бах! Бах! Бах! Бах! Вы слышите эти удары, мистер Де Воорс?
— Нет, — ответил я, — но большим воображением я никогда не отличался.
— Ну так я помогу вам, — сказал он. — Представьте себе вот что. Представьте, что в один прекрасный осенний день женщина покидает дом, где только что зверски убили ее мужа, и отправляется со своим единственным ребенком в парк, отстоящий более чем на милю от дома.
Почему не в парк, расположенный буквально через дорогу? Или в соседнем квартале? Или в следующий за ним?
У ребенка с собой никакого кораблика — только палочка, которую он подобрал у ворот. Я это видел своими глазами. Значит, главным фактором в выборе парка было не наличие воды, а расстояние, хотя и оно играло второстепенную роль. Она не хотела, чтобы за ней наблюдали. Она пришла именно сюда, в чем я был абсолютно уверен. Где еще можно так надежно спрятать ребенка, как не в самом большом парке города?
— Вы сказали: «второстепенную роль». А что же было первостепенным?
— Я полагал, это очевидно, — сказал Монтегю. — Она пришла, чтобы встретиться с кем-то.
— Боже! — воскликнул я. — Но с кем?
— С вами, — ответил Монтегю, сворачивая газетную вырезку и пряча ее в карман. — Прежде чем вы появились, я наблюдал за женщиной, поигрывающей ключом. Она с полдюжины раз доставала его из сумочки, чтобы убедиться, что он еще при ней. Когда наконец вы пришли — кстати, опоздав, судя по тому, сколько раз она бросала взгляд на часы, — она подчеркнуто не смотрела в вашу сторону. Еще интереснее то, что и вы не смотрели на нее. Если подумать, ведь это странная штука: женщина с такой великолепной фигурой, которую не пожирает глазами джентльмен вашего… хм… темперамента…
— Это абсурд и нелепость, — сказал я.
— В самом деле? — спросил он голосом, ровным, как игорный стол. — Несмотря на все доказательства противного?