Благодушное удовлетворение длилось недолго. Через месяц Муссолини произносит речь, объявляющую об экспансии Италии в Африке и Азии. Реакция Кемаля была мгновенной: он посещает регионы Измира и Дарданелл, а затем объявляет об усилении военных формирований в Измире и Фракии. На Дарданеллах другая проблема: договор о перемирии в Лозанне объявил регион проливов Босфора и Дарданелл демилитаризованной зоной. Турция уже проявляла намерение установить контроль над зоной Проливов и ввести туда свои войска, но безуспешно. Рюштю было поручено возобновить это требование. Без промедления турки начинают политику, направленную на индустриализацию страны, которую разрабатывает министр экономики, либеральный Джеляль.
Глава пятая ХАРИЗМАТИЧЕСКИЙ ОТЕЦ
29 октября 1933 года с необычайным размахом отмечалась десятая годовщина республики. Толпы людей, желающих присутствовать на торжественной церемонии, заполнили улицы Анкары. В церемонии приняли участие сотни делегатов, пять тысяч бойскаутов, восемьдесят самолетов, а на трибунах — Молотов и Литвинов во главе советской делегации, Рём[66] со своими штурмовиками и ветеранами. Праздник был грандиозным. Элита развлекалась на организованных для них балах, а толпы прибывших в столицу крестьян знакомились с новой Анкарой, символом республики. Особое восхищение вызывал современный квартал, Новый город, с его широкими прямыми улицами, тщательно посаженными деревьями и новыми зданиями оригинального архитектурного решения; всё это напоминало, по словам американского посла Шерилла, Вашингтон. С другой стороны, многие считали, что холодная архитектура Нового города была результатом влияния немецких архитекторов. Действительно, большинство архитекторов, привлеченных к обустройству Анкары, были немцами или австрийцами. Но для обычных смертных, помнящих о болотах, невыносимой засухе, керосиновых лампах и тесноте первых лет, всё происшедшее с городом казалось чудом. Теперь Анкара была связана автоматической телефонной линией с большинством крупных европейских городов, в ней было три кинотеатра и четыре дворца, горячая вода и даже симфонический оркестр из шестидесяти музыкантов, выступающий каждую пятницу по вечерам.
Конная статуя гази на гранитном пьедестале, недалеко от руин храма Святого Августина, наблюдала за Анкарой. Возвышаясь над статуями солдата и крестьянки, согнувшейся под тяжестью артиллерийского снаряда, Кемаль, казалось, парил между небом и землей, повернувшись к западу. Какой турок тогда не согласился бы с послом Франции, находившимся под впечатлением «силы, мистики и почти суеверной веры в великого человека, пробудившего турецкий народ»?
Стол Кемаля«Не утратил ли гази чувства меры?» — спрашивали себя некоторые, имея в виду влияние «чрезмерных восхвалений» и его образ жизни. Если не считать коммунистов, многие из которых, впрочем, были амнистированы по случаю десятилетия республики, и некоторых религиозных деятелей, периодически выражающих свое неприятие светских реформ, то наиболее значительным оппозиционером можно было назвать Кязыма Карабекира. В мае 1933 года в ответ на кампанию в прессе, обвиняющую его в подготовке сепаратистского движения в Восточной Анатолии в 1920 году, бывший командир 15-го армейского корпуса выступил с резкой критикой Кемаля. Он напомнил, что в 1919 году гази находился «на берегу Босфора, обсуждая с политиками возможность получения им министерского портфеля», тогда как он, Карабекир, был на полях сражений со своими войсками. Карабекир несколько бестактно стал упрекать Кемаля в том, что тот предпочел завоевание личной власти защите национальной независимости.
Власть Кемаля, обладающего абсолютным и неоспоримым авторитетом, была велика. Любой министр, за исключением, может быть, Тевфика Рюштю, Шюкрю Кайя и Джеляля, мог быть заменен в любую минуту, и только два человека имели определенный вес: Исмет и очень влиятельный маршал Февзи Чакмак, возглавляющий Генеральный штаб с 1922 года.
Дебаты в Национальном собрании не представляли никакого интереса, и Кемаль появлялся там только в день открытия сессии. Он продолжал поездки по стране, но время грандиозных встреч с народом, похоже, прошло.
Казалось, жизнь гази сосредоточилась вокруг его знаменитого стола. С молодости он очень ценил беседы с друзьями за бутылкой ракы и национальными закусками (дыней и брынзой. — Прим. ред.). По анатолийской традиции во время этих дискуссий забывали о времени, высказывались свободно и откровенно. Начинаясь в 8–9 часов в бильярдном зале, эти встречи редко заканчивались раньше часа ночи. Это объясняет, почему Кемаль часто начинал свой день около или даже после полудня. И всё это время друзья говорили.