Немайн выскочила из класса — как бросившаяся на добычу хищница. Уж ей ли было не знать манеру Клирика! Увы — среди струящихся под ногами лестниц и смазанных от быстрого бега стен она так и не увидела знакомого ей силуэта. Не догнала! Может, потому, что часто оглядывалась. Боялась не узнать со спины того, кого знала лучше себя самой…
Граф Роксетерский старался не подавать вида, что ему не по себе. Его люди уже дважды отгоняли от колодца разъезды саксов. Кто-то из варваров догадался подкрепить конницу лёгкой пехотой. Лучниками и метателями дротиков. В результате бездоспешные диведцы стали действовать очень осторожно. А его отряд терял лошадей. Но с главной задачей они справлялись — продвижение саксов задерживали. Вот только делать это приходилось не только мечами и копьями — но и насосом.
Идею об отравлении колодцев он выдвинул сам. Способ — простейший и верный — кусок гнилого мяса. Камбрийцы переглянулись. И сказали, что получить войну с братьями-бриттами им вовсе не хочется. А отравления своих вод бежавшие или спрятавшиеся жители Глиусинга не простят. Король же у них рано или поздно снова заведётся. Скорее всего, Артуис. Хороший вояка, получше отца. Другое дело, если удастся сделать воду непригодной только для саксов. Тогда — никаких политических проблем. Тут все уставились на Неметону. А на кого ещё? Кто лучше в воде разбирается? Та подёргала ушами и спросила, устроит ли командование, если воды просто не будет некоторое время. Или будет — но очень мало, для саксов недостаточно.
И вот теперь приходилось защищать ровно половину городской пожарной команды — вторая половина осталась в городе на случай осады — которая, пыхтя, наполняла пожарные рукава водой, убегавшей ручейком в сторону ближайшей речки.
— Быстрее! — граф обернулся. Десятник пожарных, несмотря на прохладу, скинул рубаху — и то блестел от пота, как и все его люди, — Быстрее, лошаки!
Прикрытие о помощи он не просил — случись ещё раз саксы, кто мечами махать будет? Но это не означало, что он останется совсем без поддержки. Окта не был христианином. И виды колдовства делил надвое: полезные ему лично и вредные. А потому решил рискнуть. Иные страшные слова, которые говорила Неметона, напутствуя передовой отряд, граф запомнил. И как они цеплялись друг за друга — тоже. А если от повторения заклинания у глиусингцев не будет в колодце воды лишнюю неделю — переживут. К соседям побегают.
— Уровень насколько опустился? — бросил Окта.
— Как всегда, — десятник воспользовался тем, что принял за вопрос, чтобы разогнуться и утереть пот со лба, — Но эта зараза глубокая. И зачем такую копали, ослы?
Ослы бы рассказали, что колодец старый, а при римлянах вода стояла ниже. Но — ушли. То ли далеко, в Дивед и Брихейниог. То ли в близкое укрепление в холмах.
— Сейчас сформируется воронка депрессии, — объявил Окта, — грунт глинистый, коэффициент фильтрации низкий… Ожидаемый срок восстановления грунтовых вод — неделя.
Он оглянулся, уточняя условия заклинания.
— Река далеко, восполнение происходит через питание дождевыми водами… — вдруг до графа дошло — часть страшных слов вполне рациональна, и понятна. Впрочем, у кого мать валлийка, у того бабушка ведьма. Наверняка какие-то способности есть! Ведь ясно же, и ведь никто не объяснял: если почва — глина, она сама похожа на воду, только медлительна — недаром из неё горшки лепят, не из песка. Её водяным колдовством уговорить придержать собственно воду или напустить саксам одной грязи куда легче. И дождь… Тиу, норманнский Тор, бог грома и дождя — честный и бесхитростный воин. Он склонен помогать защитникам земли, а не грабителям. А особенно — ему, Окте, с детства посвящённому носителю молний! Не случайно его и в графы призвали — ведь король дал Роксетеру на выбор несколько кандидатур. Но все остальные больше Вотана жаловали. Значит, дождевые капли, собравшись вместе, помнят власть Тиу? Окта обалдело помотал головой. Новое знание не исчезло. И преотлично, вождю такое на пользу. Водяная магия, значит… Окта потёр руки, потрогал на всякий случай висящий на шее знак бога — молоточек, и спокойным тоном опытного ведьмака пояснил, — Сейчас сухо. Боги на нашей стороне. Не только Неметона.
Ведь настроение порой значит не меньше, чем сила. Особенно в ведовстве. Тут труба зафыркала, из неё выскочил сноп брызг, другой.
— Воздух!
— Всё, — подытожил десятник, — А ниже мы не откачаем. Да и грязь там уже. Вот уж не знал, сиятельный посол, что ты так хорошо в этом деле разбираешься.
— А я плохо разбираюсь, — честно вывалил Окта, — но Неметона пару слов на ухо нашептала. Сворачивайтесь, и в путь.
Кто заставил его вот так взять и вывалить голую правду, граф тоже не сомневался. Впрочем, так оно и следовало — с добрыми союзниками на войне. Торг в длинных залах и шатрах — дело другое, там его боги за язык не хватали. Что ж. Он получил знак, и если выживет — расскажет королю Пенде главное. Что было знамение. В том, что диведцы — не предадут. Если, конечно, выстоят.
Возле следующего колодца он, припомнив заклинание, с видом знатока растёр кусок земли.
— Кажется, в этой глины побольше…
— Тут недалеко её и добывают. Для горшков.
— Вот и хорошо, — граф напряг память, вспоминая, какая воронка лучше, какая — хуже. Что это такое — смутно догадывался. Водовороты-то видеть приходилось. Наконец, объявил: — Воронка депрессии будет узкой… А вы чего смотрите? Качайте! Без пота заклинания богини не работают!
Процесс ему нравился всё больше и больше. Опять же, следовало отточить пусть слабенький, но действенный дар к волшебству, который отныне окутывал его мир волшебным туманом водяных брызг. А кто-то ещё завидовал принцу Рису, которому выпало рубить завалы поперёк римской дороги!
— Эй, на барке! Куда плывёте? — надрывался с берега малый в зелёном наряде да высоком колпаке-капюшоне. Который когда-то был красным — но повыцвел. Впрочем, даже это было поводом для гордости: если колпак потерял цвет, но не истёрся, значит, льняной. А лён штука не так, чтоб дешёвая.
Владелец барки — на местной латыни так прозывали любое сооружение, способное подняться вверх по реке без посторонней помощи — велел принять ближе к берегу. Ибо раз зажиточный человек так дерёт горло, ему есть, что сказать.
— Вниз. Ко ключу от речки.
То есть, к старому римскому форту, а теперь городку Кер-Нид, удобно пристроившемуся возле двух перекрёстков. Один образовывали две римские дороги, другой — римская дорога и река. Понятно, что всякий разумный правитель поставит в таком месте укрепление, а всякий человек с мозгами найдёт в таком месте способ прокормиться. А потому хозяин нанятой в верховьях для наполнения устроенного возле Кер-Нида магазина барки выслушал человека в зелёном с большим интересом, подивился хватке, и согласился с ним во всём.
О чём и думать забыл — до самого города. Встретили барку у самого моста, и приём оказали неласковый. Дюжина воинов, за главного — девка, но одета парнем. Словно в извинение перед попранными обычаями, плед кэдмановский сколот по-бабьи — двумя фибулами с цепочкой. Длинные волосы убраны в две толстые косы — воительница, значит. И быть ей, кроме как дочкой главного гостеприимца страны, некем. Вот только — не в настроении! Брови сведены, губы поджаты.
— Накладную сюда, — в ответ на любезное приветствие. А ведь даже сиятельной назвал, по новому поветрию!
Корабельщик протянул дощечку со странным названием. «Накладная» ни на что не накладывалась. Её вручила одна из странных девушек, которую привёз римлянин. Которая пересчитала все мешки и заглянула в каждый. И щебетала чудным озёрным выговором. Корабельщик её толком и не слушал — а чего слушать озёрную дурь? Уловил, что кусок дерева нужно отдать в Кер-Ниде, иначе денег не заплатят. Решил — и хватит, что толку голову глупостями забивать. По дороге — из интереса — пробовал смотреть. Доска доской. Дерево мягкое, вроде осины. Ножиком поцарапана. Не так, как если на ней резали что, аккуратненько. Но и не старательно, не узорно. Просто — царапины, чёткие, глубокие, одна рядом с другой — так, чтоб только различить. Часть доски просто перечёркнута крест-накрест. Странная, в общем, штука. Ну, да колдунье виднее.