Началось всё с того, что нескольких раненых не донесли. Умирающих так и так пристраивали в сторонке — мэтр Амвросий, хирург с опытом, в первую очередь брался за тех, кого точно мог вытащить — и кто точно не мог подождать. Кто полегче — доставались лекарям попроще, тяжелее — ждали, когда у мэтра появится возможность потратить время с риском потерять его впустую. Так что священники занимались ожидающими операции. Исповедовать и причастить следовало всех не ходячих — в случае прорыва саксов они обречены.
Однако, когда на носилках притащили очередное тело, ещё тёплое, но совершенно очевидно расставшееся с душой, отец Адриан не вытерпел.
— Я, преосвященный, под стрелы соваться не собираюсь, — успокоил встрепенувшегося епископа, — устроюсь за ближайшими к восточной стене домишками, да и только. Глядишь, спасу душу-другую.
— Ступай, мой друг. Тем более, на северной стене как раз гленцы стоят. Твоя паства, — Дионисий согласился легко, ибо не знал за своим заместителем ни склонности к лукавству с друзьями, ни ложного честолюбия. Только желание выполнить обязанности как можно лучше. А внутри города — опасность примерно равная…
Вот тут Адриан и насмотрелся на «резервы». Да что насмотрелся! Одного взгляда хватило, чтобы понять — случись что — побегут. Назад, не на стены. И смысла воодушевлять и ободрять тонкие унылые линии нет никакого. Не по силам. Как тогда, с холмом. Но это не означает, что не стоит и пытаться…
Тем более, что поток раненых схлынул — из основной сечи их не выдернуть, а на стенах самые неуклюжие да невезучие своё уже получили. И всё равно здания бань не хватало, и госпиталь выплеснулся наружу, под заблаговременно приготовленные навесы. Другое дело, что не хватало и персонала. Старшая из аннонок трижды падала в обморок — а до того невозмутимо ассистировала при самых тяжёлых операциях. Одна рана, пусть самая страшная, её не пугала — а вот тысяча… Тристан похожее уже видел — после набега викингов. Зрелище тяжёлое — но рыцарю следует переносить самые страшные картины — ведь зло, которому должен противостоять рыцарь, не постесняется совершить любые преступления.
Знамя графа Окты скучало в резерве. В настоящем. Том, что начал просачиваться через новенькие, западные ворота на бывшее болото. Первыми, конечно, прошли колесницы. И раз уж эти не завязли, значит, остальным ничего не грозит. Вслед двинулись конные лучники. А вот тяжёлой, по камбрийским меркам, кавалерии, следовало портить дорогу последней. Зато в бой идти вторыми, закрывая броней уязвимых, но быстрых рыцарей-бриттов. Но не колесницы. «Скорпиончики» не умеют стрелять навесом. Что ж, возницы и стрелки укрыты за добротными щитами по бортам. Колесниц всего семь — шесть по числу кланов, прежде соперничавших на гонках, теперь же готовых помериться славой в битве. И ещё одна, богини. Эта и поведёт. Как утром, когда пришлось двух лошадей отрезать, чтобы вернуться. Сестра богини — на неё чуть-чуть похожа, хоть и не родная — тоже схлопотала стрелу. Теперь морщится и растирает больное место. Синяк! То ли кольчуга особенная, то ли она сама — только жало, сумев немного раздвинуть тонкое кольцо, разорвать — не смогло. Как и прорезать толстый поддоспешник.
Вот чем хороша война в декабре — не жарко. Летом ведь тоже под доспех приходится одевать стёганку толщиной в полтора пальца. Приходится терпеть — лучше вспотеть, чем погибнуть. Окта хмыкнул, вспомнив принца Риса. Который, чудом уцелев в паре стычек, признал, что для командира хорошая броня не роскошь, и не трусость, простое средство выживания. Начальник — всегда первая мишень. Всё понял — но продолжает хмуриться.
А как тут не хмуриться, когда старший брат кругом прав? И жена… Особенно противно — сознавать, что ты опять сморозил глупость. Из детского упрямства, желания поступить наоборот. Взрослый, женатый человек, брат короля, самостоятельный правитель, магистр конницы в обход прочих братьев и сестёр — а повёл себя наподобие сопливого мальчонки. Соображения не хватило догадаться, что если Гваллен и Гулидиен о чём-то талдычат хором — так правы они, а не наивные понятия о приличествующем, вычитанные из древних поэм.
То-то у его и гулидиеновой семьи настроение поднялось, как увидели на командире кирасу. Поняли — из головы дурь вымело. Точно, как сказал брат. Сам, кстати, не посчитал постыдным бегать, спину врагу показывать — пока — на учении. Собственно, если конным лучникам отойти — не позор, почему копейщикам нельзя?
Чего не знал принц Рис — брат в это самое время умным себя не считает. Зато радуется, что младшенький чему-то научился, ибо, похоже, королём Диведа скоро придётся стать именно ему. А что поделать, если старшего понесло в первый ряд копейщиков! Как восторженно кричала армия, когда король слез с коня и укрепил монаршей особой боевой порядок! Оно и понятно — только после этого воины превого ряда перестали считать себя жертвами. Поскольку искренне полагали — король пребывает в здравом уме и на верную смерть не пойдёт. А риск — куда без него на войне? И уж раз становится в пеший строй — значит, ни удрать, бросив армию, ни оставить на растерзание именно шеренгу у него в мыслях нет. Ещё, конечно, грела душу возможность отличиться на глазах верховной власти, а то и спасти короля. Отчасти этим и объяснялось едва не эпическое геройствование иных удальцов. Сам король никаких подвигов силы и ловкости не совершал — прикрывался щитом, слегка шевелил упёртым в землю копьём, не позволяя перерубить древко, да иногда подавал голос, чтоб заглушить возможные слухи о гибели. Пока — преждевременные.
Прекращение обстрела саксов разом воодушевило — многие решили, что трусливые бритты бежали — и обеспокоило — кое-кто догадывался, что не всё так просто. Отреагировали и те, и другие одинаково: усилили напор. Само собой, особенно отчаянно бросались на короля, тут их разрежённый строй стал плотным. А попадали в зубы четверым — по числу сторон света и пятин Диведа — телохратителям, стоящим рядом и сзади. Гулидиену тоже довелось разок сделать меткий выпад — в горло врагу, щит которого оказался пригвождён стрелой к соседнему. Один из телохранителей одобрительно крикнул, мол "король завалил вепря". Для него, по должности, правитель мыслился чем-то мягким, малобоеспособным и нуждающимся в охране. Потому скромное, по общим меркам, достижение и заслужило громкую похвалу. В строю подхватили — воины смотрели на врагов перед собой, не по сторонам, и решили, что правитель совершил подвиг, достал некоего совершенно исключительного сакса, вождя или героя.
Оставалось только гадать — кого запишут на его счёт в легендах. Оно и хорошо — король Диведа, и без малого — Британии, не может погибнуть просто так. А жить… Это засит скорее от Дэффида и его чувства сообразного. Впрочем, у хозяина заезжего дома и отца сиды чутьё должно быть ого-го! Но до чего тоскливо — ждать… Наконец, принцепс решил, что лучники достаточно обустроились на повозках, и занялся копейщиками.
— Знамя — назад! Резерв — строй пила.
Сзади сразу стало свободнее. Знамённые отошли к повозкам. Пусть в бою третья линия почти не помогала, но в затылок ощутимо дохнуло холодом. Пусть рядом саксы не прорвутся, отходить — не стоять, где-то да побегут. Те, кто будет отходить строем, шаг за шагом — не получат ли удар в спину? И редкая цепь резерва надолго не спасёт.
— Общий отход! Держать строй!
В этот момент короля выдернули из строя — мощным рывком сзади. Лакуну в строю заполнил собой один из телохранителей.
— Без тебя войско побежит, — объяснил, не оборачиваясь, — а без меня — обойдётся…
Возразить нечего и некогда — король повернулся и побежал к повозкам — и собственному знамени. Для того, чтобы развернуться, зацепить щит за крюк на шее, перехватить копьё обеими руками. Ждать неизбежного удара — рядом с единственным телохранителем. У которого неплохие шансы вскоре оказаться последним. И только теперь заметил — Дэффид ап Ллиувеллин всё так же неторопливо прохаживается между линиями.
— Дееержи… — начал напоминание принцепс.