Немайн снова спокойна. Проект в работе, о личном она вспомнит позже. Голова занята другим. Обычно в местном Сенате утверждаются решения, принятые в других местах, а зачастую – и другими людьми. Такой порядок завел Дэффид, ему было проще вести дела привычным порядком, а тоги с пурпурным краем и прочую римскую мишуру держать для престижа. Так должно было случиться и сегодня, но ход вещей придется сломать. Заставить сенаторов превратиться из машин для опускания шаров в урну в политиков. Превратить ритуал во властную процедуру. Иначе говоря – совершить революцию!
Времени на подготовку – сколько требуется на то, чтобы дойти до зала заседаний. Короткий коридор после входа, достаточно широкий, чтобы сенаторы не устраивали давку, расходясь по домам, и достаточно узкий, чтобы караул мог задержать нападающих. Широкая зала – для переговоров и посетителей. Синяя обивка – Эмилию по плечо, Луковке по макушку. Выше – известковая побелка. Пачкается? Все лучше, чем свинцовые белила. Среди камбрийских сенаторов явно будет меньше лысых, чем среди римлян. В Константинополе наверняка мрамор, но здесь такой не водится. Можно было бы пустить на отделку сланец – любого оттенка, и розовый гранит из ледниковых глыб, и серый «портландский» камень. Красиво смотрелся бы и полированный дуб – но цвет считается важней материала.
Еще один коридор – вторая и последняя оборонительная позиция. Здесь не одни копья – новенькие билы. Результаты учений в Кер–Сиди уже добрались и сюда. Как и новая форма била. Боевой с двумя шипами и крюком… чужая память говорит – гвизарма. Оружие, которое выросло из инструмента лесоруба и садовода за добрую тысячу лет. Враг скоро, очень скоро украдет форму оружия – но в выучке бойцов будет отставать долго, потому будет бит. Главное – не то, что насажено на древко, а прокладка между древком и сапогами.
Последние шаги. Что за спиной? Ни партии нового типа, ни штурмовых рот, ни железнобоких, ни галльских и испанских легионов. Все впереди, оглядываются с лишенных спинок кресел – за каждым лицом острые копья и тугие луки, и не по одному десятку. Неудобно, сиятельные сенаторы? Ничего, перетерпите. Спускаться к месту принцепса Немайн не будет. Сверху вниз поговорит, с позиции матроса Железняка и лейтенанта Мюрата. Правда, ни пулемета, ни батальона старых ворчунов у нее тоже нет…
– Немайн, императрица Рима, приветствует правительствующий Сенат! Сиятельные мужи!
Замолчала. Выдержала паузу. Уперла руки в бока, сдвинула брови. Сидящие в курульных креслах могут сколько угодно считать себя римлянами… но как должен вести себя сенатор в присутствии императрицы, не знают. Зато образ намеренной поскандалить хозяйки знаком каждому. Близок, понятен, и не вызывает желания схватиться за висящий на поясе нож. Пусть пояс спрятан под гражданской тогой – в этом сенате все воины. А еще, как бы хорошо они ни знали латынь, родной язык им понятней.
– Какого лешего вы лезете не в свое дело? Сенат от военной стратегии надо палкой гнать, как шкодливую хрюшку из огорода! Поговорка есть: знают трое, знает свинья. Вас тут собралось… О ваших планах скоро мелкие тварюшки из сточных канав знать будут… Знаете, что из такого подхода происходит?
Немайн заложила руки за спину, вздернула подбородок. Шагнула вперед – к ступеням укрытой красно–рыжим сукном лестницы.
– Кровь. Поражение. Гибель.
Тяжелый взгляд. Кейр на месте принцепса собирается что–то сказать… неважно, что. Опередить. Иначе – может испортить все дело.
– Будь у вас опыт, я сочла бы ваше обсуждение попыткой измены. Нет, петь бы не стала – просто пришла бы с десятью королевскими дружинами и вычистила бы Сенат от дураков и предателей. Как такое делается, знаю. Вы не слышали ни о Прайдовой чистке, ни о разгоне совета пятисот. Я – не королева, и денег у меня мало, но – вы знаете, чья я дочь! – я бы кормила народ три дня, которых хватит, чтобы в Камбрии появился новый Сенат. Который занимался бы тем, чем ему положено: посматривал, чтобы короли не умалили свободу народа, да обеспечили сытное кормление. По счастью, опыта у вас нет. Потому я пришла не карать дурость и измену, а предотвратить ошибку, которую могут совершить умные и честные люди! Потому я пришла одна, и прошу, чтобы, прежде чем принимать решение, вы выслушали мой рассказ о том, к чему приводит вмешательство сената в дело ведения войны…
Немайн приподняла уголки губ, показались клыки – слишком остры для обычного человека. Вверх взлетел кулак с рубиновой печаткой. «Я – не такая, как все. Я – имею право!» И язык – снова дворцовая латынь!
– Прошу – и требую. Возражения есть?
Молчание. Просьба–требование – не стоит того, чтобы ввязываться в свару… с кем? Пожалуй, древняя богиня была бы более знакомой угрозой, чем римская царица. Более понятной, и оттого менее страшной. Чтобы первым выкрикнуть: «Не позволим!» – нужно собраться с мужеством. А пока собираешься, императрица делает еще шаг вперед и вниз. К вам! Маленький кулак с большим камнем врезается в рукоять свободного кресла возле прохода.
– Благодарю вас, сиятельные мужи. Способность выслушать – одно из свидетельств мудрости. Надеюсь, способность учиться на чужих ошибках вам тоже не чужда… Итак, это было в стране, которую я не буду называть. Так же, как и имена. В той войне тоже довелось сражаться воинам Британии, и я не хочу случайно напомнить о позоре родов, давно искупивших прежнюю вину перед отечеством.
На деле, страна называлась Францией, а война – первой мировой. Но в ней сражались полки из прежней Камбрии, прозванной англичанами Уэльсом, да и премьер–министром, кажется, уже был Ллойд–Джордж, такой же хитрый камбриец, как и те, что сидят здесь, разве что в костюме–тройке и цилиндре, а не в тоге.
Что ж, пусть слушают горький рассказ о наступлении под Пашендейлом, иначе именуемом «бойней Нивеля». Разумеется, в понятных им словах и образах. Пусть услышат, как десяток партий обсуждал грядущее наступление, не стесняясь драк, пусть они шли не на кулаках, а в газетах. Как об итогах операций судачили на каждом рынке, и торговцы пытались угадать, куда исход битв сдвинет цены, и пытались перехитрить друг друга – ведь каждый считал себя умней других, и особенно – генералов. Какая разница, если это происходило не в переговорных комнатах заезжих домов, а на биржах? Суть та же. А сама битва… Да, солдаты шли в атаку не плечом к плечу, не фалангой – но переведенная в ряды и шеренги цифра наглядней. Как представить сотню дивизий? Легко! Всего лишь сто квадратов со сторонами по сто человек. Почти парад – парад обреченных.
Как исчислить цену пройденных миль? В телах, покрывших землю. Убит ли солдат пулей из винтовки или из пращи, размозжен камнем из требюше или разорван фугасом, заколот штыком или копьем – нет разницы. Смерть та же, кровь та же, боль та же, и даже грязь под сапогами та же самая.
Если же умный и дотошный узнает земли северной Франции и отправится туда с лопатой… что ж, он найдет кости германцев, павших под Арелатом, римлян Сиагрия, франков, фризов и англов, что делали в тех местах остановку перед вторжением в Британию. Достаточно, чтобы понять – на этой земле были битвы, великие и кровавые. Найдет остатки старых валов… и вспомнит, сколько земли перекопали те, кто узнал о направлении атаки заранее.
Немайн говорит. Правду. О дождях из свинца и стали, таких, что под ними не подняться в рост – правда. О храбрецах, уже не шагающих – ползущих навстречу смерти, среди расставленных врагом колючек, чтобы выиграть шаг или два – правда. О людях, поднимающихся в рост по свистку – для того, чтобы пасть в считанные мгновения, как колосья под серпом. О том, что, когда в страшной жатве остался последний сноп, враги покинули укрытия, оставили рвы, насыпи и надолбы – и двинулись навстречу, отбирая малой кровью то, что было взято большой.
Наконец, августа замолчала. Повисла тишина. Кажется, люди шеи свернули – все, кроме сидящего лицом к выходу Кейра – и теперь так и будут ходить спиной вперед. Ждут еще? Нет, хватит… У самой руки дрожат.