Известно, что на многие вещи человек влиять не может, они происходят сами по себе. Так получилось и с Аленой, которая как-то сама завелась в квартире Григорьева, как моль, жила там и потихоньку обрастала вещами, тапочками, зубными щетками, все чаще стали попадаться ее трусики, бюстгальтеры, колготки, халатики, крема, еще какие-то безделушки на полу, на которые непременно наступаешь босиком. Зайдешь с улицы в прихожую — а там у тебя уже сидят в рядок лягушечки одна меньше другой. Она собиралась и кота притащить, но Григорьев угрожал аллергией себе и лютой смертью и коту, и самой Алене.
Они с Григорьевым познакомились совершенно случайно, в тот же день переспали, и с тех пор общались уже довольно долго — с полгода, наверно, но Григорьев до сих пор не знал, любит ли он ее или нет, и, тем более, любит ли она его или просто делает вид, что любит. Однозначного ответа на этот вопрос не было. Иногда Григорьев замечал, как она смотрит на других мужчин. Очень избирательно, словно продолжает искать кого-то своего. Странно, но ей почему-то нравились парни младше ее. Хотя ей и самой-то было всего-то двадцать пять, но обожала она почему-то восемнадцатилетних — прямо так и загоралась. По каким-то неизвестным причинам ее к ним непреодолимо тянуло. Какого-нибудь смазливенького старшеклассника тут же бы и затискала, и не исключено, что затащила бы к себе в постель. Ей надо было бы работать медсестрой в военном городке среди солдат. И в то же время Алена почему-то жила с Григорьевым. Она была очень хороша, и жить с ней было хорошо, спокойно. Иногда Григорьев, просыпаясь раньше нее, лежал рядом и любовался ею обнаженной. Но любил ли Григорьев ее? Он и сам не знал. Так нередко бывает: те, кого мы любим, не любят нас, а мы не любим тех, которые нас любят. А бывает, что никто никого не любит, а просто едят и спят вместе, и тоже вроде ничего, все довольны.
У Алены, конечно же, были свои прибабахи. Существует теория, что человек произошел от обезьяны, однако кто от кого произошел в реальности — неизвестно и доныне. Может быть, все произошли по-разному. Но вот Алена — та точно происходила от обезьяны: обожала давить прыщи. Иногда переворачивала Григорьева на живот и с наслаждением что-то давила у него на спине и притом довольно больно, с торжеством показывая на кончике указательного пальца какую-то сальную пробку. Григорьев ойкал, ругался, называл ее приставучей мухой, но ничего поделать с ней не мог. Такова была ее натура. Стоило только Григорьеву снять рубашку и повернутся к ней спиной, как она тут же вцеплялась своими острыми ногтями ему в кожу…
Понятно, Алена была вольна уйти, когда и куда хочет, но все-таки оставалась здесь. Что было в этой симпатичной головке, лежащей сейчас у него на плече, Григорьев даже не предполагал, как и не представлял, что творится в голове у Ирины и огромного числа других женщин, населяющих этот мир. Выйти замуж, родить ребенка, нравиться всем мужчинам, иметь шубу, дом, большую кухню, машину, много денег, чтобы покупать и покупать бесчисленные тряпки. Еще чего-то?
Помнится, после первой ночи утром Алена спросила Григорьева: «Слушай, а сколько тебе вообще лет? Мне — двадцать пять». — «Мне? Мне — сорок. Скоро будет пятьдесят», — несколько замявшись, неопределенно ответил Григорьев расплывчатой фразой, наподобие которой слышал в каком-то японском фильме. Впервые в жизни вопрос о возрасте смутил его.
Несмотря на существенную разницу в годах, Алена никогда не называла его «папиком». Григорьев готов был быть кем угодно, но только не «папиком». Как-то видел однажды, как две молодые девушки за соседним столиком бурно обсуждали, как бы незаметно сбежать от своего надоедливого «папика» к некоему Ромке и там хорошенько бухнуть и от души потрахаться с нормальными пацанами. Тут появился и сам «папик» — пузан годами чуть за сорок, как раз ровесник Григорьеву, довольно бодрый, лысоватый, с золотыми часами, хотя и с некоторой одышкой и несколько обрюзгший, да и к тому же ниже обеих девушек на полголовы. Первая мысль Григорьева была никогда не доводить себя до такого. Однако следует отдать «папику» должное, судя по всему, это был легкий в общении человек, не вязкий, не утомительный, как говорится, «на уши не садился», да и наверняка подружкам своим цену хорошо знал. Однажды Григорьев слышал, как одна девушка жаловалась на своего молодого человека: «Душный он, постоянно звонит: „Ты что делаешь?“ Да какое твое дело, что я делаю. Может, я в туалете сижу, подмываюсь. А если не беру трубку, то пишет SMSы: „Почему не берешь трубку, что ты там делаешь?“ Уже достал!»