Читая Геродота, Григорьев с сожалением подумал, что в ту поездку в Египет тоже ведь собирались ехать смотреть пирамиды, но так и не собрались. Это Машка бастовала: далеко ехать, а в автобусе ее тошнило. Григорьев хотя и настаивал, но так и не переубедил ее. Помнится, шумно обсуждали эти дела на пляже, а какой-то мужик закричал из-под соседнего зонтика: «Никуда не ездите, нехуй там смотреть — одни развалины! Ехать туда долго, потом завезут на фабрики, типа духов или каких-то поделок. Только зря время потеряете, лучше на море побыть!»
Впрочем, тетка, загоравшая рядом, с ним не согласилась:
— Чего мне это море! Я сама из Одессы, море каждый день вижу. Мне это вовсе не интересно, а вот пирамиды я всегда мечтала посмотреть.
— Тебе как тут еда? — спросил Влад. — Чего-то у меня изжога от нее изжога.
— Да полное дерьмо, но бывает хуже, — согласился Григорьев.
Утром девушка-шоколадка с соседнего лежака на пляже рассказала Григорьеву, что все время пребывания в Таиланде после любого приема местной пищи у нее начиналась тошнота, рвота и понос. Вернулась она оттуда похудевшая с черными кругами под глазами, отъедалась уже дома, в Москве. А девушка и так-то была не из упитанных. Мать запаниковала, послала к врачу, но тот вроде как ничего плохого не нашел, а сказал странное слово «идиосинкразия». Когда его попросили расшифровать диагноз, тот перевел как «индивидуальная пищевая гиперчувствительность». Подруга Аля ей на это сказала так: «Зря ты вообще ходила к врачу. Никогда не видела, чтобы врачи кому-нибудь помогли: ни животным, ни людям». У нее перед этим от чумки умерла любимая кошка, и Аля пребывала в глубоком душевном расстройстве.
В этот самый момент девушка-шоколадка перевернулась на своем лежаке, и из ее купальника неожиданно выскочили прелестные грудки с розовыми сосочками. Шоколадка намеренно не спеша запрятала свое сокровище назад.
Водное поло после обеда почему-то отменили, делать было нечего, пошли с Машкой болтаться по магазинам и лавкам. Шли по тенистой стороне, периодически выходя из тени в солнечное пекло, как на сковородку. Из дверей сразу же высунулся продавец:
— Уважаемые, зайдите в наш магазин! Почему проходите мимо?
— Отстань, урод! — отрезала Машка.
— Чего это ты с ним так грубо? — даже удивился Григорьев.
— Надоели! Как мухи липнут!
Купили Машке модные босоножки, которые она сразу же и надела и которые тут же и развалились метров через пятьдесят после выхода из магазина. Пришлось вернуться, туфли без слов поменяли на другие, хотя особых иллюзий, что эти продержаться долго, Григорьев не испытывал. Впрочем, их заранее предупредили: «Здесь неплохи только кожа и текстиль. Все остальное — дрянь!» Продавец же утверждал, что сам покупал туфли якобы в Стамбуле аж по сорок долларов и сейчас распродает из-за обстоятельств. Все здесь продавалось главным образом под известными торговыми марками, типа D amp;G, Prada, LaCosta и так далее. Григорьев осматривал лавки на возможность тайного борделя. В одной была какая-то задняя дверь, у нее на стуле сидел сонный турок. Впрочем, турок этот был вполне европейского вида, и даже за русского вполне мог сойти. Русские тоже есть довольно чернявые.