Зашли еще в одну сувенирную лавку. Машка начала рассматривать тряпки и сувениры. Григорьев, который, как и все мужчины, обожал всяческое оружие и тут же направился к витрине с ножами.
В конце концов Григорьев купил водолазный нож в пластиковых ножнах, крепящихся на голень. Сталь была не ахти, — из тех, что плохо держит режущую кромку, зато такие ножи устойчивы к коррозии. Марка стали, скорее всего, использовалась самая что ни на есть ходовая и дешевая — 440А. Григорьев видел однажды в фирменном магазине и очень дорогие подводные ножи из титана, не обладающие магнитными свойствами, типа „Тигрис“: внутри — сталь, а сверху — титан.
Впрочем, чуть позже сидя в „подкидыше“ на обратной дороге, Григорьев ругал себя: в кои веки получил халявные деньги и тут же бездарно их и просрал: купил ненужный водолазный нож и поддельные швейцарские часы. Разве что черная футболка с надписью „The Lord giveth and the Lord taketh away“ была неплоха. Ну, вот она алчность тут и проявилась. Седьмой смертный грех.
Из Кемера вернулись ровно в пять., и Григорьев сразу же отправился на волейбол. Ирины еще не было, она подошла чуть позже. Снова играли с ней в одной команде. После матча искупались, потом вернулись в отель и посидели в сауне. Говорили ни о чем. После ужина Григорьев хотел поработать на компьютере, но не смог сосредоточиться. Захлопнул ноутбук, достал дневные покупки. Рассмотрел часы, надел на руку: неплохая была подделка, выглядела дорого, солидно. Потом повертел нож. Купленный им нож был дешевой имитацией подводного боевого ножа „Пират“, который раньше изготавливали, кажется, в Венгрии. Вроде как у Венгрии и моря-то нет, но подводные ножи они делали неплохие. Может быть, конечно, для того, чтобы нырять на озере Балатон, но там, как известно, очень мелко да и вода мутная.
Григорьев для пробы прикрепил ножны на голень, вставил туда нож, надел брюки, походил по комнате. Потом отвлекся и вовсе забыл о ноже. Когда вышел из отеля во двор, вдруг вспомнил, что нож-то не снял, но возвращаться назад уже не хотелось.
Сидели, выпивали. Вдруг светлые волосы мелькнули. Григорьев выскочил за ворота — опять никого, прошел сколько-то метров налево: показалось, она явно пошла налево.
Повернул налево и прошел в самый конец улицы, заглянул в тупик. Там в переулочке светилось окнами здание, с виду скорее напоминающее общагу. Григорьеву показалось, что Ирина вошла туда. Это тоже был что-то типа отеля или просто съемные квартиры. Григорьев встал на ограду и попробовал заглянуть в окно. Между шторами ближайшего окна оставалась небольшая щель сантиметров в десять. Григорьев не удержался, заглянул туда и увидел забавную сценку: женщина лет сорока, стоя на коленях в черных кружевных трусиках, но без лифчика, делала толстому мужику минет. Причем, делала она это с явным отвращением на лице, как будто ей в рот пихали тухлую сосиску. Половой орган у мужика, несмотря на все ее старания, продолжал смотреть на полшестого. Опять же жаль, что не было с собой фотоаппарата. Такая фотография могла запросто завоевать фотографического „Оскара“.
Григорьев решил зайти в этот отель.
На входе стоял крупный турок лет сорока.
— Мерхаба! — поздоровался с ним Григорьев. Турок вопросительно уставился на Григорьева.
— Ай лост май вайф, сорри! — добавил Григорьев на всякий случай по-английски и протянул турку двадцать долларов.
Тот взял деньги и сделал шаг в сторону, освободив дорогу. Мельком взглянул на браслет, чуть удивился, спросил: „Из Кемера?“ — Григорьев молча кивнул.
Турок деньги взял, и Григорьев прошел внутрь. Заглянул в одну комнату: там никого не было. Другая была заперта, потом еще две — тоже. В следующей комнате вдруг предстала неожиданная сцена. Сцена была бы любопытная, можно сказать, даже пикантная, если бы происходила она где угодно, но не наяву (например бы, по телевизору): там на низкой постели стояла в коленно-локтевой позе молодая женщина, и ее сразу с двух концов пользовали два молодых турка. Она при этом стонала, точнее, мычала, как будто ее душили. Во всем этом было что-то неестественное, будто бы подсмотренное в порнографическом кино со специально поставленными сценами. Вживую же выглядело это довольно мерзко. Отправление естественных потребностей — вообще-то дело не для чужих глаз. Даже ногти на ногах обрезать публично никто не будет, и брить подмышки или в паху у себя тоже. Тот турок, который трудился с переднего конца, находился к Григорьеву спиной. Он тоже был абсолютно голый, весь в поту, так усердно работал. На спине у него была восточная татуировка: полумесяц и звезда. Что-то вроде символа на турецком флаге. Другой находился лицом к Григорьеву, но с закинутой головой, оскаленными зубами и закрытыми от предчувствия наслаждения глазами. Григорьева могла видеть только сама женщина, которая выпучила глаза, но сказать ничего не могла, лишь мычала, поскольку рот у нее был занят. Было бы забавно заснять эту сценку на видео для Интернета. Неудобно, конечно, получилось, но ведь не нарочно. Закрываться надо. И дома тоже: вдруг дети войдут — у них на всю жизнь будет душевная травма.