— Почему?
— Потому что его и Попова зарезал один и тот же человек. Удар очень характерный. Профессионально поставленный, я бы сказал. Надо долго тренироваться, чтоб так бить. Одна только неувязочка.
— Какая?
— Вы что, хотите, чтобы я прямо сейчас раскрыл вам тайны следствия? Кто кого допрашивает?
— Вы — меня, — просипела Ксения.
— Вот и давайте начнем по порядку: зачем он сюда пришел?
— За…
— Не спешите врать.
— Я и не собираюсь, — сказала Ксения и покраснела. — Толя хотел забрать письма матери.
— Ох ты, как сентиментально! А парень не похож на романтика. Уж очень неромантично он себя вел. Узнал, что наследство точно светит ему и поторопил события. Скажите еще, что он убил синьору Ламанчини из чувства мести.
— Никто не знает, почему он ее убил.
— На самом деле из-за денег убивают только отъявленные мерзавцы. Всеми остальными движут смешанные чувства. Приятного человека трудно пырнуть ножом, даже если после этого ты решаешь все свои проблемы… Значит, он к вам пришел за письмами своей матери. Допустим. И вы открыли ему дверь?
— Да.
— А если бы он вас убил? Ведь неизвестно пока, кто из шестерых зарезал вашу близкую подругу. Неужели не было страшно?
— Было.
— И не врите мне, что вы не подстраховались. Инстинкт выживания в вас очень силен, Ксения Максимовна. Такие люди, как вы, не склонны к самоубийству. Для этого надо, пардон, иметь мозги и крепкие нервы. Чтобы рука не дрогнула.
— Но…
— Что вы хотите сказать? Считается, что это делают люди слабые? Случается. Но дело в том, что они только хотят попробовать. И всегда оставляют себе маленький шанс. Чтобы их потом жалели, носились с ними. Чтобы психологи их уговаривали. А вы, как я понял, еще хотите личного счастья. Кому вы звонили, Черри?
Она поняла, что то самое личное счастье, о котором он говорит, повисло в воздухе. Следователь сегодня же поедет к ее бывшему и найдет у него в машине связку ключей. Он же такой неосторожный! И зачем надо было брать эти проклятые ключи? И Ксения поняла, что надо сказать ту половину правды, которая даст ей маленький шанс. А вдруг повезет?
— Да, я звонила.
— Кому?
— Генке.
— И он сказал, что приедет?
— Прямо не сказал. Но узнал о том, что есть прямой наследник.
— И виды его самого на наследство весьма призрачны. А долг надо отдавать. Как его жена, кстати?
— Лучше.
— Жаль. В смысле, что придется ей опять сильно расстроиться. Что ж, спасибо, Ксения Максимовна.
— Что, все?
— Надо идти по горячему следу. Выяснить, где был Геннадий Рюмин в момент убийства Анатолия Воробьева. С вами не прощаюсь. Очень много у нас еще впереди задушевных разговоров. Не скажу, что мне это слишком неприятно.
Ксения даже не знала, что делать с этой его симпатией. Вот уже и откровенничать начал. А вдруг это хитрый прием? Раскручивает ее, рассказывая о своих собственных проблемах. Ждет, что в ответ она расскажет о своих. Но разве мужчина может быть настолько близким другом, чтобы рассказать ему, как это трудно быть глупой, беззащитной женщиной? Дурехой?..
И Ксения вдруг поняла, что только что совершила предательство. Она предала Генку, который единственный был рядом, когда ей было очень и очень плохо. Чтобы спасти другого предателя, которого она неизвестно за что любила и разлюбить не могла.
3: 2
Но Генка вполне мог никуда не выходить в этот вечер из дома. Сидеть со своей Лидушей перед телевизором и смотреть, как она вяжет крохотный шерстяной носочек. И Ксения жалобно всхлипнула, вспомнив, что четыре года назад не успела купить даже ни одной пеленки.
Подлец! Господи, ну почему она такая дуреха?!
На следующий день утром Ксения вспомнила, что у него выходной. Надо поехать за этими проклятыми ключами. Вернуть их на положенное место: на полочку в прихожей. В кармане ее теплой куртки по-прежнему лежал плотный шарик, скрученный из газетного клочка. Она вздохнула с облегчением, когда выбросила его в первую же попавшуюся на дороге урну. А вообще утро ей нравилось. Как всякое утро, которое Ксения проводила вместе с ним. Обычно они долго, до самого обеда валялись в постели, и обоим хотелось только одного: чтобы и через десять лет, и через двадцать наступали эти долгожданные выходные, и все начиналось бы с поцелуя, и на несколько часов они оставались бы на свете одни…
«Быть может, сегодня?» — подумала она, нажимая на кнопку звонка.
— Черри? — Он стоял на пороге в накинутом на плечи махровом халате. Светлые волосы, светлый халат, а глаза темные, блестящие, словно ягоды черной смородины, в спелой мякоти которых почти целиком утоплен зрачок. И щурится больше, чем обычно: — Черри?
— Вчера ты так хотел меня видеть. Пройти-то можно?
— Послушай, я должен тебе объяснить…
Она поняла сразу же:
— Значит, там все кончено? — На вешалке в прихожей висело модное женское пальто.
— Это не то, что ты думаешь.
— Господи, да когда же ты будешь нормально говорить?!
Это была самая настоящая истерика. Никогда в жизни она себе не позволяла бить его по лицу, а тем более царапать ногтями. И сейчас он очень легко перехватил ее руки, только на подбородке ноготь указательного пальца оставил длинный красный след.
— Что там за крик? — услышала Ксения знакомый женский голос. Спокойный и очень доброжелательный, как тогда, в офисе. И тут же испугалась:
— Я не хочу. Ты слышишь? Не хочу все это видеть. — Ксения говорила громким шепотом. — Ее вещи в спальне, постель…
— Да она только что зашла!
— А почему…
— Если хочешь, можешь пройти, — посторонился он.
— Нет! — Она попятилась к дверям и вдруг приложила к губам палец: — Т-с-с! Ничего ей не говори!
— Что с тобой?
— Я не знаю. Не знаю, что делать. Что я должна делать? — Так и не повернувшись к нему спиной, Ксения перешагнула порог и оказалась на лестничной клетке.
— Ксюша! — Он выбежал за ней вслед.
Ксения задержалась:
— Ты хоть знаешь, что я ради тебя сделала?.. Где ключи?
— Какие ключи?
— Зачем ты их взял?
— Да ты помешалась! Как будто я один виноват! Как же, Ксения Вишнякова гордая! А чего мне стоила эта твоя гордость, знаешь? Обиженной быть легко. Она же знала, что я тебя люблю! И специально разводила! А ты…
— Что я?
— Тебе надо было простить меня тогда. Три года назад. А теперь даже для прощения все сроки уже давно прошли.
— Пусть!
Она побежала вниз, по лестнице, спотыкаясь и бормоча:
— Пусть. Пусть его посадят. Пусть.
Ей было жалко себя и свои глупые, совершенно никчемные надежды.
…А Генка был дома. Усталый после бессонной ночи, в синих глазах муть, веки красные. Но Ксения очень обрадовалась, когда дверь открылась и он появился на пороге:
— Тебя уже отпустили?
Он молчал долго, потом не выдержал:
— Если бы ты не была женщиной…
— Генка, я передумала, — жалобно сказала Ксения. — Я скажу им правду.
— Надо было вчера думать.
— Можно я зайду?
— Нет.
— Где Лидуша? Ей плохо?
— А как должна чувствовать себя беременная женщина, если ей всю ночь задают глупые вопросы? Очень бережно и осторожно, и от этого она сразу начинает догадываться, что самое страшное от нее скрывают. И после этого ты приходишь. Она до сих пор вздрагивает от каждого звонка. Я тебя не впущу.
— Но, Генка, ты же мог сказать им, что вчера весь вечер сидел дома.
— Мог.
— Лидуше нельзя не поверить. Она такая… Такая… Неужели показания жены следователь не примет в расчет?
— Принял бы, если бы не показания соседки. Она же еще не знает, что я хороший. Мы сюда недавно переехали. Вот ее и спросили: «Не гуляли ли вы вчера вечером с собачкой, мадам?» — «Да, гуляла», — отвечает она. «А ваш сосед, парень с рыжими волосами, случайно, не гулял ли тоже со своей собачкой?»— «Что вы, у него нет никой собачки! Но он очень вежливый молодой человек и вчера сказал «добрый вечер», хотя с утра мы уже здоровались». — «Да что вы говорите? И во сколько же часов вы слышали от него это приветствие?» — «Конечно же вечером, а на руке у меня случайно были часы. И я на всякий случай проверила, вечер сейчас, или я что-то путаю. Может, моему драгоценному песику уже пора на выставку собак, ах, ах, ах?»