Вот тогда-то, к концу этой первой недели, когда мы уже не играли в «кино», Флоря и принял свое необыкновенное и отчаянное решение.
С тех пор как в его кинематографе шел этот фильм, пан Чапуткевич не находил себе места. Он убеждал нас, что на экране показывают именно Мадагаскар, хватался за чемоданы, стоящие в комнате жены и давным-давно готовые к путешествию, которое все откладывалось и откладывалось, останавливал прохожих, тащил их без билета в зал.
— Вы видели? Это Мадагаскар!.. Настоящий Мадагаскар!
— Мадагаскар так Мадагаскар, пан Чапуткевич! — соглашался корчмарь Гогу, опрокидывая стаканчик, едва заметный в ею толстых красных, похожих на сосиски, пальцах. — Точно — Мадагаскар, разве его не видно? Люди — что тебе ангелы небесные… Ходят совершенно голые, и никакой им заботы, а питаются святым духом…
О своем решении Флоря сообщил нам в воскресенье вечером:
— Отправляюсь к индейцам!
Мы рассмеялись. Флоря взглянул на нас сурово и повторил с твердостью, какую не часто встретишь у одиннадцатилетнего мальчугана:
— Уезжаю! Завтра уезжаю к индейцам.
— И мы с тобой, — захныкал Ликэ.
— Вы останетесь здесь. Вначале отправляюсь я, договорюсь, чтобы вас приняли, потом вернусь и увезу вас.
— Ты что, спятил? — спросил Рику Бутой.
— Точно, спятил, — поддержал его Тити.
— А как ты объяснишься с этими индейцами, на каком языке? — недоумевал Санду Праф.
— Объяснюсь!
— Да где ты их найдешь-то?
— Дураки! Кто же не знает, где Тафоа?
Флоря уехал в понедельник утром. Мы стояли вдоль железнодорожного полотна и смотрели, как его маленькая фигурка удаляется на крыше товарного вагона; он сжался в комок над тормозной площадкой лицом к хвосту поезда, подставив встречному ветру свой горб. Он помахал нам рукой, и, опомнившись, мы как безумные побежали за поездом и бежали, пока Флоря не превратился в черную точку. А потом и сам поезд превратился в черную точку и растаял вдали.
Уехал. Весть о бегстве Флори разнеслась по окраине с быстротой молнии. Пан Чапуткевич объявил горбатого Флорю самым замечательным человеком нашего квартала и вечером в корчме возвел его в ранг адъютанта Бениовского. Родители нас бранили и донимали бесконечными расспросами. А мы то умирали от зависти, то беспокоились, то радовались…
Все окончилось в одно мгновенье. На следующий день Флорю уже привезли домой в пустом ящике, и голова его была прикрыта лопухом. Его сшибли опоры моста над Праховой, когда он, забыв обо всем на свете, опьянев от восторга, встал во весь рост на крыше вагона.
В четверг после обеда громкоговоритель под вывеской «Мадагаскар» по своему обыкновению орал так, что воздух дрожал от хрипов, конского топота и стрельбы, а в это время городские похоронные дроги двинулись на кладбище «Вечность», таща гроб с телом грозного Магуа, вождя краснокожих квартала Пантелимона. Когда нищенская процессия поравнялась с кинематографом, на пороге показался пан Чапуткевич; от смятения, охватившего его душу, он будто приплясывал. В благочестивом порыве пан Чапуткевич приказал выключить на несколько минут вопивший громкоговоритель. Покачивая головой, он растерянно смотрел вслед нищенской процессии, и его запекшиеся губы лихорадочно шептали:
— И он не добрался до Мадагаскара! Тоже не добрался.
А когда похоронные дроги доползли до перекрестка, слова поляка потонули в оглушительных воплях неистового громкоговорителя.
Перевод Т. Ивановой.
ЛИХОРАДКА
Фамилией Оскара стало прозвище его отца, Раду Ходоеску, человека не без странностей, о котором поговаривали, будто он и вправду всю землю исходил. Ну, всю — не всю, а карпатские горы и долины — точно. Был он геологом, страстно любил свое дело и посвятил ему не один десяток лет. К тому времени как в Румынии занялись наконец нефтью, во всей стране не сыскался бы лучший знаток месторождений. Его смерть — а он был найден задушенным в сарае, где оборудовал себе нехитрую лабораторию, — так и осталась загадкой, равно как и исчезновение его уникальной минералогической коллекции, занимавшей три стены, весившей не менее тонны и тем не менее испарившейся совершенно бесследно. Зато вскоре одна из крупнейших иностранных компаний начала планомерное бурение именно в тех районах, которые разведал старик Ходоеску. Работы велись в чрезвычайной спешке и с большим размахом — почти все скважины выходили в богатый нефтеносный пласт.