«Это невозможно, — ответил ювелир. — Ваш бриллиант уникален, в целом мире не сыщется второго такого же…»
«И все-таки, не сейчас, так через год, через два года… — говорит «латиноамериканец». — Я готов заплатить любую сумму».
«Решительно не могу ничего вам обещать».
«А если я предложу вам десятикратную цену?»
«Даже в этом случае, поверьте мне…»
«Значит… Значит, ни малейшей надежды?»
«Весьма сожалею, но не смею вас обнадеживать. Чтобы попался второй такой же бриллиант, должно свершиться чудо… Разве где-нибудь в царской сокровищнице…»
Барон протянул ювелиру визитную карточку с золотым тиснением: «На тот случай, если чудо свершится, любезнейший! Мы живем в мире, в котором возможны самые удивительные чудеса…»
Каков барон, мадам! Оставил адрес, еще раз заверил, что никакая сумма его не затруднит, и ушел. Прошел год, прошел второй, третий. Ювелир время от времени получал письмо, которое напоминало ему, что далеко-далеко, на плантациях какао и сахарного тростника, живет человек, которого он может осчастливить. Но второго такого бриллианта не было. Чем не тысяча и одна ночь!
А года через три объявляется неожиданно русский князь, бежавший во время революции из России и сумевший прихватить кое-что из фамильных драгоценностей. Он предложил ювелиру несколько редких камней, среди которых оказался двойник бриллианта, купленного латиноамериканцем.
«Этот камень я беру», — говорит ювелир.
«Этот, мсье, не продается, он связан с семейным преданием».
«Никаких преданий, он мне нужен, я заплачу сколько вам будет угодно, у меня есть клиент, который не торгуется».
Русский князь в конце концов согласился уступить бриллиант за цену, в восемь раз превосходящую ту ас-тро-но-ми-чес-ку-ю сумму, которую заплатил латиноамериканец!
Уверенный, что счастье в его руках, владелец ювелирного магазина поспешил дать телеграмму в Америку, извещая плантатора, что чудо свершилось. Он рассчитывал на солидный барыш и громкую рекламу для своего заведения. Но латиноамериканец пропал. Точнее, его никогда и не было. Только через два года разорившийся ювелир догадался, что нищим он стал из-за того же самого камня, который продал когда-то барону. Но предъявить формальный иск оказалось невозможным. Все сработано чисто — не подкопаешься.
Феноменально, не правда ли?
Оскар слушал рассказ с горящими глазами. Гортензии сделалось страшно. Вулкэнеску два раза касался ее руки, и ей казалось, что его пальцы оставляют метку. Женщина не отводила взгляда от его налитых кровью сумасшедших глаз и почти не слышала, что он говорит. Она не смогла бы сказать, была ли подчинившая ее сила добром или злом…
— Весьма забавно! — голос ее прозвучал предательски высоко: раскрасневшись, она попыталась откашляться.
— Вы находите? А как на ваш взгляд, уважаемый Оскар?
— Гениально задумано, вы правы… Не хотите ли пройтись с нами по винограднику?
— Разумеется. Если мне будет позволено, я признаюсь, мадам, что решился навестить вас именно ради этого. — Вулкэнеску повернулся к Оскару: — Ты сказал жене?
— О чем он должен был мне сказать? — спросила Гортензия.
— Я хотел сделать Гортензии сюрприз, — смущенно промямлил Оскар.
— Что же это за сюрприз? Может быть, вы все-таки посвятите меня в вашу тайну?
— Мадам, «Колумбиана» готова взять ваш виноградник в аренду.
— С каких это пор ваша компания занялась виноградарством?