С утра в тот день парило, только к вечеру собрались над Цинтей грозовые тучи; небо потемнело, и застонал гром. Поднимая столб пыли и мусора, над холмом пронесся смерч, тучи озарились багряными всполохами, но дождь так и не хлынул. Буря ушла в долину, оставив на небе кровавый след.
Совсем поздно ночью, далеко после полуночи, земля содрогнулась от глухого взрыва, разбудившего всех жителей Цинти. Гортензия вскочила с постели растерянная, бледная, перепуганная. Оскар кинулся к окну. Они внезапно почувствовали, что надвигается опасность — страшная, таинственная, и все же реально существующая, осязаемая. Гортензии показалось, будто эхо взрыва приближается, подобно топоту бешено несущегося табуна, нарастает, накатывает и ширится, превращаясь в жуткий апокалипсический рев. Дрожащей рукой она засветила лампу и, глядя на Оскара расширенными от ужаса глазами, едва смогла выговорить:
— Что?.. Что это такое?
В спешке Оскар никак не мог попасть в рукава куртки.
— Свершилось-таки!.. Я же говорил. Вот оно! Прорвало наконец.
— Так что же это?.. Что прорвало? — Гортензия еще пыталась не верить своей ужасной догадке.
За окном послышались крики, металлический скрежет, торопливые шаги, но все эти звуки тонули, точно в вате, в разрастающемся глухом вое.
— Я же говорил!.. Но меня никто и слушать не хотел! Прорвало… Посмотрим теперь, где… Если это одна из «наших», я повешусь.
За три дня из верхней скважины на винограднике выкачали пятьсот цистерн нефти. Оскар не повесился. Гортензия замкнулась в мрачном, зловещем молчании, пять дней она почти ничего не ела, а когда в долине, на лугу, купленном «Колумбианой» у Андрея Питпалака, того самого, что вернулся с войны без ноги, зафонтанировала вторая «бесплодная» скважина, не выдержала и уехала к родственникам в Плоешть.
Все село опять охватило безумие. Но на этот раз возмущение принимало куда более опасные формы, так что для охраны специально приглашенных для «секретного» бурения немецких, польских, итальянских и голландских рабочих «Колумбианы» был вызван батальон жандармов. Следующие три скважины, вышедшие в нефтеносный пласт, не фонтанировали уже с такой вулканической силой, как первая. Пятая и шестая, расположенные на бывшем винограднике семьи Истрате, оказались просто бедными, зато когда заработала седьмая скважина, сумасшедшая ночь повторилась с утроенной силой.
Зимой Гортензия вернулась в Цинтю. Вернулась постаревшая, почерневшая от бессильной зависти и злобы. Единственное слабое утешение она находила в том, что отводила душу, язвительно насмехаясь над бедными крестьянами, попытавшимися было подать на «Колумбиану» в суд. В Плоешти Оскар взахлеб рассказывал знакомым об остроумной махинации иностранной компании. И жестикуляция его, и тон стали сильно напоминать манеры Тибериу Вулкэнеску. Казалось, страсть Оскара к поискам черного золота должна была бы поостыть, на самом же деле она перешла в яростный азарт, с которым он доказывал всем и каждому, что предугадал все с самого начала и что напрасно никто не желал его слушать.
Вернувшись в Цинтю, Оскар с пущим рвением занялся геологией… Гортензия осторожно и скупо вела хозяйство: вырученные за виноградник деньги лежали в бухарестском банке и приносили весьма скромную сумму в виде процентов. Любой мог заметить, что между супругами установилась злая и беспомощная ненависть, особенно яростно прорывавшаяся, когда кто-нибудь из них в очередной раз пытался выяснить, кто же на самом деле виноват в том, что их так легко одурачили?
По весне большинство крестьян села Цинти нанялись работать на буровые, выросшие на их кровной землице. Иностранных рабочих «Колумбианы» отправили бурить новые скважины.
Куда именно? Неизвестно.
Перевод А. Ковача.
ФЛАГШТОК
Не знаю, как там в других краях, но у нас «пэкурецем» называли землю, пропитанную пэкурэй, то есть нефтью, а людей, которые зарабатывали на хлеб тем, что развозили эту самую нефть по деревням, называли «пэкурарами».
…В чугунной печурке догорал последний ком пэкуреца. Господин учитель Тудоран сидел за кафедрой, закутавшись в пальто, и рассказывал:
— Когда Хория, Клошка и Кришан[1] затрубили в тримбиту, отозвались все Западные Горы. Горцы с острыми топорами и тяжелыми палицами спустились в долины. Народу собралось больше, чем листьев в лесу… Была у горцев такая поговорка: «Золотые наши горы — нас по свету гонит горе…»