В классе дымно и холодно: дров школа уже давным-давно не получала. Пусти мы на растопку, скажем, парту, стало бы теплее, но тогда четверым из нас пришлось бы сидеть на полу. Школа была совсем крохотной. Всего две комнаты. В одной из них жил господин учитель, во второй стояло шесть парт. За партами двадцать четыре ученика. Вот и все.
Пэкурец в нашей печурке мирно скончался, и душа его взвилась облачком белого дыма, половина которого ушла в трубу, а вторая половина расползлась по классу. Все мы сидели поджав ноги, все ерзали и прятали руки за пазухой, плотнее натягивали шапки — и все-таки мерзли.
Господин учитель поднялся, застегнул пальто и наклонился за пустой корзиной из-под пэкуреца.
— Не расходитесь, мальчики. Я скоро вернусь.
— Куда вы? — невольно вырвалось у меня.
— За пэкурецем. Должны же мы хоть сегодня кончить урок.
— Я пойду… разрешите мне пойти! — Я протянул руку за корзиной.
Глаза у господина учителя были большие, черные, с мягким коричневатым оттенком — и, казалось, видели наши детские души насквозь. Он протянул мне корзину. В дверях я обернулся и попросил:
— Только без меня не рассказывайте…
— Ладно, ладно, я буду говорить о чем-нибудь другом.
Я выбежал из школы. На улице пусто и холодно. Дома утонули в снегу по самые крыши. Все акации во дворах давно повырубили, а с тех пор как пустили на дрова и старый орех, росший посреди пустыря, наша слободка стала такой же печальной и странной, как тетка Леонора, которую муж, уходя на военные сборы, обрил наголо.
Из труб нефтекомбината валил густой дым, и в метель, когда он стлался совсем низко, казалось, будто сама земля источает зловещий чад.
Впереди меня, еле передвигая ноги в огромных нелепых башмаках, плелась по не утоптанной еще тропинке Аника, наша повитуха. Поверх большого шерстяного платка она нацепила свою старую зеленую шляпу с желтыми перьями. Идти было трудно, и старуха угрюмо ворчала себе под нос: «Грехи наши тяжкие, конец света настал! О господи, конец света!»
Аника тоже шла к берегу Дымбицы и волокла за собой по снегу дырявый таз. Я обогнал ее, перебрался через железнодорожную насыпь, за которой кончался город, и, запыхавшись, остановился у самой воды. На берегу этой грязной речушки меня всегда охватывало какое-то жутковатое чувство: для меня Дымбица была той самой страшной рекой, что течет в сказках по долине Смерти. Вода в ней жирная, зеленоватая, теплая и вонючая. На обугленных берегах не бывает зеленой травы, а зимой, даже в самые лютые морозы, не залеживается снег. Я знал, что Дымбица вовсе не начинается с маленького ручейка, как все реки на свете: однажды я решился пойти вверх по течению и шагал до тех пор, пока не уперся в забор большого завода. Я долго бродил вдоль стены, надеясь узнать, откуда прибывает вода, но так и не нашел — вода Дымбицы собиралась в канавках нефтеочистительного завода из-под котлов, в которых бурлил деготь, из-под цистерн с нефтью… Ползла она медленно, непрерывно бормоча, словно на дне постоянно гасили известь. В душном мареве, стлавшемся у самой воды, скрывались от меня тысячи зловещих тайн.
Особенно страшно становилось нам, ребятишкам, когда под Дымбицей лопалась какая-нибудь труба и загоревшаяся от случайной искры нефть растекалась по поверхности воды, охваченная шипящими, злыми языками пламени. Да, а еще мы боялись стариков-ревматиков: летом и осенью они выстраивались вдоль всего берега и сидели там часами, опустив ноги в теплую вязкую черную жижу — верили в целебные свойства нефти…
Отыскав место поуже, я разбежался и прыгнул сквозь облако зловонных испарений на тот берег. Поставил корзину и принялся отрезать от маслянистого берега ломти черной, пропитанной нефтью земли. Вся беднота нашей слободки топила пэкурецем. Берег был разворочен, словно таил в себе золотоносные жилы. Повсюду землю разрывали, раздирали голыми руками и растаскивали по скорчившимся под снегом лачугам. Речушка заполняла все эти ямы и расползалась далеко в стороны.
Аккуратные канавки для сбора нефти, которые рыли пэкурары, были повсюду размыты. Я расковырял маленькую плотнику, и радужную нефтяную лужицу тут же унесло водой.
Корзина моя наполнилась, и я собирался вернуться на тот берег, убежать от притаившихся в вязком тумане духов и уже представлял, как тепло будет в нашем классе, как господин учитель продолжит свой рассказ про Хорию, Клошку и Кришана и про их смелых воинов с Западных Гор. Я прыгнул.
— Стой, щенок, изничтожу! — раздалось над самым моим ухом хриплое рычанье.
Я чудом не очутился в воде. Чьи-то сильные руки схватили меня за воротник пальто и оторвали от земли. В узкую щелку между грязными тряпками, обмотавшими голову и нижнюю часть лица великана, сверкнула пара злющих глаз.