— Что у тебя в корзине?
— Земля, господин хороший!.. Пэкурец, — выдавил я, едва живой от страха.
— Ага! Так это вы воруете нашу нефть!
«Пэкурар», — в ужасе подумал я. Высоченный черный человек, с головы до пят закутанный в измазанное нефтью тряпье, перевернул мою корзину и отобрал нож.
— Чей ты?
— Зуграву, сын Тити Панаита Зуграву.
— Ну все, сопляк, теперь попался! Придушу…
— Не убивай меня, господин хороший, — взмолился я.
Чуть поодаль спускалась к берегу Аника-повитуха со своим тазом. Великан поставил меня обратно на землю и бросился к ней. Я не стал его дожидаться. Мигом схватил корзину и помчался к школе.
Мрачные, черные от нефти пэкурары были злыми духами Дымбицы. Родители пугали детей: «Беги отсюда, а то пэкурар заберет!.. Не уймешься, пэкурара позову!» Господин учитель Тудоран рассказывал нам, что первый пэкурар обосновался на берегу Дымбицы много-много лет тому назад. Этот человек принялся за диковинное для жителей округи дело: стал собирать нефть с поверхности воды и сколотил на ней состояние. Вскоре начали поговаривать, будто он нашел клад. Он даже приобрел несколько нефтяных вышек, но ненадолго, — люди удивлялись: уплывает, мол, из рук добро, будто краденое…
Следом за ним появились и другие пэкурары. Они разделили берег на участки, принялись рыть канавы и ямы, строить из досок перегородки, выжимая из речушки каждую каплю нефти. Когда ее набиралось на несколько бочек, они отправлялись в Трансильванию и обменивали свой товар на кадки и деревянные ложки, втайне мечтая о «кладе», который достался первому пэкурару.
Запыхавшись, все еще дрожа от страха, я влетел в класс.
— В чем дело, Панаит? Что случилось? — спросил господин учитель.
Ребята удивленно уставились на меня. Я чувствовал в груди леденящий холод, никак не мог перевести дух.
— Пэкурар, господин учитель… Высыпал весь мой пэкурец и отобрал нож. Хотел меня убить, — пробормотал я и забросил пустую корзину за печку.
— Значит, теперь у нас и пэкуреца не будет… — прошептал учитель.
Мальчики столпились вокруг меня:
— Он хотел тебя задушить?
— Как же ты убежал? — расспрашивали они наперебой.
— И пэкуреца не будет! Даже пэкуреца… — бормотал господин учитель, глядя куда-то вдаль поверх наших голов.
На улице послышались крики. Кто-то звал на помощь, захлебывались лаем собаки. Мы высыпали на школьный двор. Кричала Аника-повитуха, за которой гнался целый отряд пэкураров. Среди них я увидел и того, который отобрал у меня нож. Господин учитель вышел на середину улицы. Сбежался народ. Пэкурары ругались на чем свет стоит и клялись, что, если еще хоть раз застанут кого-нибудь на берегу, убьют, как собаку. В наши ямы, мол, утекает вся нефть. О том, чтобы договориться по-хорошему и брать с нас плату за пэкурец, они и слышать не хотели. Наконец под крики и проклятия всех жителей слободки им пришлось убраться. Они выстроились на берегу Дымбицы, размахивая дубинами.
Мы вернулись в холодный класс. Господин учитель дрожал сильнее всех и все время кашлял. Рассказ про восстание горцев мы так и не дослушали.
— Завтра приходить?.. — спрашивали мы, собираясь по домам.
— Приходите!.. Может, все же удастся раздобыть дров…
Обитатели нашей слободки притаились в своих заваленных снегом домах, словно улитки. На улице ни души. Дымоходы уставили в свинцовое небо холодные черные пасти. Дым клубился только над высокими трубами нефтезавода да над домом корчмаря.
По дороге в школу я зашел за Цику, сыном Данчу-цыгана. Я еле уговорил его пойти со мной: Цику донимал своего старого деда, прижимавшего к худой груди скрипку в резном деревянном футляре.
— Отдай коробку, дедуль, чтоб мне так жить! Коробку! — вопил цыганенок. — Вай, старый, ты ж не на коробке играешь… Я вот чуток согреюсь — живо сбегаю, сопру где-нибудь доску… Давай сожжем, дедуль, все равно ты ее в могилу с собой не возьмешь.
Старик, не выпуская почерневший от времени футляр, смертельно перепуганный и весь дрожа, жался к куче сваленной в углу рухляди.
— Я ведь ее все равно сожгу, дедуль, сожгу, чтоб мне сдохнуть!..
Наконец Цику отвязался от старика.
— Айда, правда, в школу, может, хоть учитель достал растопку!
Мы нашли ключ от класса за притолокой, в том самом месте, куда господин учитель клал его всякий раз, как ему приходилось отлучаться. Собралось нас человек десять. Печурка в углу была как лед, и все же мы уселись в кружок возле нее. Время от времени один из нас подходил к окну и, продышав в похожей на плесень ледяной корочке отверстие величиной с монетку, выглядывал на улицу — не идет ли господин учитель. Но на школьном дворе виднелись одни лишь сугробы да высокий, в зубчатой белой наледи флагшток.