— Какую еще коробку, Цику? — спросил господин учитель.
— От скрипки, очень умоляю… Не станет же он на коробке играть. Как раз бы на растопку…
Учитель позволил ему взять щепки и насыпал в бумажку три щепотки табака:
— Держи, Цику, передай это деду… И не смей трогать футляр! Слышишь? Не смей жечь! Скоро весна наступит…
Без привычного столба на школьном дворе наша слободка стала еще более убогой, совсем скрылась под снегом. Зато просторный школьный двор превратился в настоящее футбольное поле.
Войдя в класс, мы застали господина учителя за беседой с каким-то человеком, державшим в руках железнодорожную форменную фуражку. Человек вскоре ушел, и у нас начался урок. Господин учитель показался нам каким-то странным. Он смеялся вместе с нами, но время от времени поглядывал в окно на то место, где раньше торчал флагшток, хмурился и становился очень озабоченным.
— Много еще осталось от столба, Цику?
— Да вот, шестой кусок кончается, — с сожалением отвечал цыганенок.
Дверь неожиданно открылась, и в класс вошли двое. Один из них был в кожаном пальто с меховым воротником, в шляпе и в перчатках, другой же, щупленький коротышка с толстенным, как у налогового инспектора, портфелем, кутался до самого носа в плохонькую шинельку.
— Добрый день, господа! — сказал первый весьма строгим голосом. — Учитель Алексе Тудоран?
— К вашим услугам! — ответил господин учитель.
Цику шепнул мне:
— Это Куреля, богатей… который нам школу подарил… Я его еще раньше видел.
Но это был вовсе не Куреля… Достаточно было взглянуть на лицо господина учителя: он сильно побледнел и стоял навытяжку, как перед большим начальством. Нам все казалось страшно любопытным, и, главное, мы надеялись, что школе наконец выделят дрова. Господин в кожаном пальто оглядел класс и подошел к печке.
— Пусть поднимут руку те, кто был вчера в школе…
Большинство мальчиков подняли руки.
— Вот это — от флагштока? — он указал на бревно, на котором верхом уселся Цику.
— Да!.. — откликнулось несколько голосов.
— Записывай! — приказал коротышке меховой воротник. — Вам известно, что вы совершили, господин учитель?
Нет, это был не налоговый инспектор. Меня охватило странное беспокойство, будто я снова очутился на берегу Дымбицы.
— Я спрашиваю, известно ли вам, что вы совершили?
— Известно, — ответил господин учитель.
— Вы совершили преступление!
— Вы все-таки преувеличиваете!.. Я хотел, чтобы ребята не замерзли. На две недели школу пришлось закрыть… Три дня мы грелись дымом от пропитанной нефтью земли, которую таскали с берегов Дымбицы… Никому нет до нас дела… Префектура…
— Оставьте! — ледяным тоном прервал его господин с меховым воротником. — Дети пусть уйдут!
Господин учитель повернулся к нам и своим обычным мягким голосом сказал:
— Идите, мальчики. Завтра приходите как всегда. Не забудьте про задание по арифметике…
Мы гуськом вышли из класса, спрятались за школой и стали ждать. Вскоре вышел сам меховой воротник, а за ним коротышка и господин учитель.
Щупленький разгреб куском жести снег в том месте, где был флагшток, и когда докопался до обрубка, послюнявил карандаш и опять стал что-то записывать. Господин с меховым воротником говорил громко и очень быстро. «Его величество… Оскорбление… Сейчас, когда идет война… Наша нация… Патриотическое воспитание!..» — долетало до нас.
Потом он резко остановился и подал знак худому:
— Опечатывай.
Они заперли дверь школы и навесили шнур с сургучной печатью, затем все трое — впереди меховой воротник, за ним господин учитель и, наконец, маленький человечек — зашагали прочь. Когда они проходили мимо, господин учитель ласково взглянул в нашу сторону. Мы побежали следом. Учитель кашлял и дрожал от холода. Мы чувствовали, что нам никак нельзя его бросить. У поворота он обернулся и сказал с грустной улыбкой:
— Идите домой, мальчики! Вы же совсем замерзли… Я вернусь, не бойтесь… Идите.
В его голосе сквозила горечь, но говорил он решительно, и мы поняли, что пора возвращаться. Сделав несколько шагов, господин учитель обернулся еще раз и подозвал меня:
— Панаит!
Я мигом подбежал к нему.
— Вот что: скажешь людям, пусть выходят вечером к насыпи… — прошептал он. — Я договорился с железнодорожниками. Вечерние поезда сбросят на пути немного угля… Только не забудь! Собери и для школы тоже.
Домой я вернулся весь закоченевший. Казалось, холод охватил мое сердце и сжимал его, как в тисках. Не раздеваясь, я бросился на кровать и пролежал долго-долго. Приятная теплота разливалась по всему телу, по рукам и ногам, туманила голову, но, как только я пытался шевельнуться, в меня вонзались тысячи иголок. Я начинал дремать. Тепло обнимало меня, и мне казалось, что в тишине слышится голос учителя, рассказывающего про нашу страну.