Вечером мама разбудила меня. Увидев, что я не могу двинуться, она страшно перепугалась и подняла крик. Меня стали растирать снегом. Было уже совсем темно…
Из всех домов нашей слободки люди вышли подбирать уголь. По ту сторону железнодорожной насыпи, на берегу Дымбицы, с мрачным видом стояли на страже пэкурары, готовые ринуться в драку, как только кто-нибудь вступит в их владения. Но люди не отходили от железнодорожного полотна. Все проходящие поезда замедляли ход и прессованный кокс сыпался дождем черных гладких яичек. Я набрал несколько корзин для нашей школьной печурки.
Но господин учитель так и не вернулся. Ни на второй день, ни на третий…
Перевод А. Ковача.
ТЕЗКИ
На самом крутом участке дороги между Тимишем и Предялом от еле ползущего в гору состава оторвался товарный вагон. Оторвался и, набирая скорость, покатился обратно. Телеграф в Тимише зашелся лихорадочной дробью. Дежурный по станции с криком выскочил на перрон. Толпа отпрянула от полотна. Железнодорожники возбужденно переговаривались:
— Что же кондуктор не тормозит?!
— Он, наверное, спрыгнул и угодил в пропасть!
— Навряд ли… Хотя, действительно, чего же он ждет?
— Поворота ждет — спрыгнет в Пояне.
Телеграф трещал не переставая. Бледный как мел дежурный еле выговорил дрожащими губами:
— Тормоз не сработал, кондуктор спрыгнул на повороте… Господи! В вагоне бычки!
Как, как остановить вагон?!
Узкая долина Тимиша круто поворачивает в двух местах, огибая отроги Пьятра Маре и Постэварул. Там пробиты тоннели — их черные пасти долго дымятся после каждого поезда… На станции наступила такая тишина, что казалось, можно было расслышать грохот вагона, мчащегося сквозь гору.
— Проскочил Пояну! — крикнул дежурный.
Все. Теперь спасения нет!
Вдруг от сгрудившейся на станции толпы, отделился высокий мужчина и направился к паровозу, поднимавшему пары на запасном пути.
— А ну, Кодрулян, живее!.. Сейчас мы с ним разделаемся! — крикнул он на бегу.
Кочегар спрыгнул на землю:
— Побойся бога, дядя Фане, у меня дети маленькие!
Машинист в сердцах выругался. Сам отцепил паровоз, вывел окутанную клубами пара машину на главный путь и рванул вверх, в сторону Предяла. Дежурный сначала ничего не мог понять, а сообразив, что происходит, взорвался:
— Кто ему позволил?.. Боже мой, да он спятил!.. Еще одно несчастье на мою голову!
Но паровоз уже скрылся за поворотом.
Почти в то же мгновение послышался грохот стремительно приближавшегося вагона. Народ бросился вверх по склону, туда, где за поворотом, извиваясь словно змея, уползало вдаль железнодорожное полотно. Вагон летел по рельсам с бешеной скоростью, а навстречу ему, чуть ниже по серпантину, шел паровоз.
— Идиот!.. Гляди, гляди… Сейчас сшибутся!
Но когда между паровозом и вагоном оставался всего один виток дороги, машинист резко затормозил и дал задний ход.
Взбесившийся вагон мчался за паровозом, но догнать его уже не мог. Перед ошеломленными зрителями они промелькнули, как привидения. Паровоз то и дело давал короткие гудки, из вагона неслось оглушительное мычание… В толпе волновались. Старики осеняли себя крестным знамением. Сразу за станцией вагон и паровоз мягко соединились и стали плавно сбавлять скорость, пока не остановились совсем. Затем пустились в обратный путь.
На станции машинист спустился со своего паровика. Смущенно улыбаясь и вытирая со лба пот, подошел к людям. Казалось, он не знает, куда деть свои огромные, черные от угля руки.
Машинист понимал, что от него ждут каких-то слов.
— Вот дьяволище… — повторял он. — Точно жеребчик взбесился! В пропасть ему захотелось!
Звали машиниста Фане Грэдяну. Росту в нем было почти два метра, плечи широкие, могучие. На громадной голове красовалась вязаная шапочка, пропитанная копотью настолько, что казалась куском черной клеенки. Слыл он за человека немногословного и страшного во гневе: его побаивались, но рядом с ним каждый чувствовал себя как-то увереннее.
Чтобы спастись от докучливых вопросов, великан наклонился к затесавшемуся среди взрослых худенькому мальчишке лет семи, взял его за руку:
— А ты, богатырь, чей будешь?
— Ионики Григоре Бэлтэрецу.