На следующий день художник отвез ее на «шевроле», побелевшем от морской соли, в ту церковь рядом с Топраисаром и показал, что написал кириллицей на страницах книги, которую держал в руках один из святых: «Свобода живет в сердцах людей. Если она перестает существовать в них, если умирает, никакая конституция, никакой закон и никакой судья не смогут ее спасти!»
— Это ты сочинил?
— Иногда и я мыслю…
— А зачем написал здесь?
— Чтобы не забыть…
Вспомнив об этом и еще о том, как обнял и поцеловал ее художник, а косые лучи света мягко струились сквозь церковные окна, Клара внезапно почувствовала, что ей нечем дышать, что она задыхается, будто железная лапа сдавила ей горло. Она попросила Клаудиу остановиться, и он, недоумевая, спросил:
— Тебе плохо?
— Наверное, от скорости…
— Если долго будем стоять, придется ехать еще быстрее.
— Одну минутку, прошу тебя. И не ходи за мной.
Она вышла из машины и пошла обратно по обочине шоссе, пролегавшего через лес.
Она чувствовала, что Клаудиу следит за ней в зеркальце, и, чтобы избежать его взгляда, углубилась в лес. Наступали сырые сумерки, пахло прелыми листьями. В ста шагах от шоссе была тишина и темнота. Она остановилась, чтобы перевести дух, оперлась на ствол дуба, обросшего с севера мхом. Прижавшись к дереву, уже потерявшему листву, она смежила глаза, уронила руки вдоль тела и прислушалась к биению сердца. Она не помнила, сколько времени простояла так. И вдруг услышала гудок машины и стук зло захлопнутой дверцы. Значит, он был там, он напоминал о себе, не позволял ей побыть одной, укрыться, удрать. А гудок «ягуара», который некогда казался ей мелодичным, «вагнеровским», как ей нравилось говорить, теперь звучал резко, отрывисто, как собачий лай. Она впилась ногтями в мох, неожиданно холодный, словно лицо покойника. Она испуганно отшатнулась от ствола и устремилась в глубь леса, пока металлический лай не превратился в слабый немощный оклик. И поняв, что находится одна-одинешенька в сумрачном лесу, почувствовала страх. И еще ей показалось, что случилось что-то тяжкое, непоправимое после ее отъезда из Бухареста — нельзя было уезжать, не предупредив Джео. Однако Клара взяла себя в руки и приказала себе прежде всего осмотреться и кратчайшим путем выйти на шоссе. Сумерки сгущались, и эхо множило гудки и звуки ее имени, гневно выкрикиваемые Клаудиу. И при одной только мысли, что звуки эти могут смолкнуть и она останется одна, она побежала очертя голову. Выскочила на шоссе довольно далеко от машины и побежала, задыхаясь, на свет фар. Она вся взмокла, кофта прилипла к спине, волосы сбились и хлестали по лицу. Клаудиу молча смотрел, как она бежала, как упала в изнеможении на подушки сиденья. Клара знала, что он все равно разбушуется, что бы она ни сказала, и потому молчала тоже, не видя смысла в объяснениях. Она нащупала дорожную сумку, достала теплую шаль, накинула себе на плечи. Потом обтерла лицо платочком и откинулась на сиденье, стараясь отдышаться. Немного погодя она сказала бодрым голосом:
— Представляешь, только теперь, пока я бежала, я рассмотрела номер на дверце машины — двадцать пять. Мой возраст. Он принесет тебе счастье.
— Он всегда приносил мне счастье, — ответил он с такой злостью, которая превратила «счастье» в «несчастье».
— Ты упрекаешь меня?
— Тебя? В чем я могу тебя упрекнуть? И какой в этом прок?
— Действительно, я неисправима. Прошу меня простить!
— Зачем ты пряталась?
— Ты прекрасно знаешь, что я могу принимать дурацкие решения и держаться их, вопреки здравому смыслу. Иной раз я даже догадываюсь, почему вдруг так поступаю. — Она чувствовала, что тон у нее несколько театральный, но продолжала убежденно:
— Мне казалось, что ты идешь за мной следом. А когда поняла, что ты остался у машины, было уже поздно. Почему ты не пошел за мной?
— Ты запретила!
— Да, но ты не должен был слушаться!
— А если бы ты увидела, что я пошел за тобою?
— Это было бы ужасно. Я презирала бы тебя.
— А теперь ты презираешь меня за то, что я не пошел! А если бы я уехал?
— Ты мог бы? Это становится интересным!
— Жаль, что не сделал этого.
— Ты бы вернулся! Признайся, что вернулся бы!
— Что с тобой было?
— Если я скажу, ты поймешь?
— Попробую.
— Там… мне показалось вдруг, что я прикоснулась к лицу мертвеца.
— Мертвеца с бородой… Ха! Ха! — засмеялся Клаудиу.