— Я и моя сестра, мы знаем вас, вы так прекрасны и так всегда красиво одеты! Моя сестренка вырезала ваш портрет с обложки журнала «Флакэра» и повесила вместе с портретами артистов у себя над кроватью.
Француз, который изо всех сил старался обратить на себя внимание Клары, воспользовался речью своей соседки и попросил его представить.
— Вы рождены для того, чтобы блистать, бьюсь об заклад, у вас идеальная, полная достоинства походка, вы выступаете как принцесса и в довершение — этот великолепный загар! Скажите, вы не снимались в кино?
Польщенная Клара улыбнулась. Она не раз пыталась сниматься в фильмах, в институте играла в студенческом театре, и недурно. Но ей удалось появиться лишь в нескольких киножурналах, рекламирующих модные платья, что и помешало, наверное, ей приблизиться к настоящему экрану. Все ее старания не увенчались успехом. Через подругу она познакомилась с режиссером из Буфти, и, хотя он удручал своей посредственностью, она сделала все, что было в ее силах, чтобы с его помощью пробиться в мир телеэкрана. И все-таки, несмотря даже на поддержку без пяти минут знаменитого писателя, который клялся, что напишет роль специально для нее, кинозвездой она не стала.
— Вам бы выступать в Париже, мадам, вам к лицу любое платье, вы покорили бы всех!
Она смутилась, не поняв, отпускает ли француз дежурные комплименты или говорит искренне. И ответила с некоторым вызовом:
— Я демонстрирую только те платья, которые сама создаю. Надеюсь, вы чувствуете разницу между обычной манекенщицей и автором модной одежды. Мне самой приходится представлять публике свои маленькие творения, но мне так легче и вдобавок на этом категорически настаивает моя фирма.
Ей было неприятно, что она как будто оправдывается, но считала необходимым внести ясность.
— О! — восторженно воскликнул француз, — не будь у меня соперника в лице вашего спутника, я боролся бы за приз лишь для того, чтобы бросить его к вашим ногам!
— Благодарю вас, вы очень любезны! Но я вижу с вами двух прелестных девушек, они словно сошли с модной картинки…
— Оставь их в покое, дорогая, — шепнул ей Клаудиу. — Ты что, не видишь? Они совсем еще овечки, а этот сладкий тип смахивает на растлителя. Ну их к черту!
Им принесли аперитивы в чисто провинциальном стиле, но она отказалась пить, ее не прельщали ни сливовая цуйка, ни вермут, ни тем более «амалфи» — смесь цуйки с вермутом. Клаудиу встал и через минуту вернулся со стаканом, в котором плавали кубики льда.
— Специально для тебя, — он протянул ей стакан. — Я знаю, что ты любишь.
— Что это?
— Виски.
Она приняла от него стакан, крепко сжала его в руке, зажмурила глаза и замерла. Заинтригованный Клаудиу спросил:
— Что с тобой?
— Прости меня, я не могу пить. Но благодарю тебя.
Глупое название чужеземного напитка опять ее растревожило. Вместе с Джео они смотрели по телевизору фильм об одиноком ковбое, который, словно из прошлого века, забрел в современную путаницу автодорог, застрял в сетях условностей и ограничений. А он мог жить только совершенно свободным и только так, как велит ему сердце. У него была кобыла и звали ее Виски, умное животное, красивое, с белой гривой, зачесанной набок. Она была единственным его другом, люди давно ему опостылели. Отряды полицейских, снабженных современными средствами преследования, на вертолетах, на джипах, с радиотелефонами охотились за этим одиноким ковбоем, который сбежал из тюрьмы спустя сутки после приговора. И когда ему наконец удалось прорвать все полицейские кордоны, когда ему осталось лишь пересечь автостраду и его ждали лес и свобода, Виски внезапно испугалась машин и гудков, взвилась на дыбы и, заметавшись в панике, попала вместе с всадником под гигантский грузовик, набитый унитазами… Заурядное дорожное происшествие…
— Ты — Виски, — сказал ей тогда Джео, и слезы блеснули у него в глазах. — Ты убьешь меня так же, как и она, нечаянно, из любви и преданности, я чувствую это.
Его волнение показалось ей тогда странным.
Она поставила стакан на стол и вышла. Клаудиу начал рассказывать всевозможные происшествия во время соревнований за границей, а все увлеченно его слушали.
Она спросила, где телефон, и заказала Бухарест. Услышав мужской голос на другом конце провода, она почувствовала, что сейчас упадет, и оперлась о стену, едва вымолвив сдавленным от волнения и страха голосом:
— Алло, Джео, это Виски, — и покраснела от стыда. «Виски» звучало как-то фривольно в присутствии служителя ресторана, который возился в двух шагах от телефона.