В комнате словно висел стыд от позорного поступка, но Клара убедила себя, что тот, кого избили, получил по заслугам, и мало-помалу успокоилась, слыша ровное дыхание уснувших. Лишь одна из овечек всхлипывала, как обиженный ребенок.
Вспомнив, как жена Гаврилеску впилась накрашенными ногтями в глаза того человека, Клара почувствовала холодную дрожь. Прошло уже более часа, а она все еще не могла уснуть.
Внезапно она услышала шаги на лестнице, дверь комнаты распахнулась, ударившись о стену, кто-то включил свет и прогремел:
— Где тот, кто бил тебя, Кулай? Покажи его мне!
В дверях теснились человек семь, а возле того, кто вышел на середину комнаты, стоял избитый с лицом в кровоподтеках.
Вспыхнула драка, жестокая, мужская драка по всем правилам. Примчались сюда и все остальные гонщики, приютившиеся в доме приезжих, и с ходу включились в сражение. Только Клаудиу исчез, он сказал Кларе, что сбегает за милицией.
— А эта? — вдруг услышала Клара. Дружок Кулая ткнул в нее пальцем. Кровь застыла у нее в жилах.
— Эту оставь в покое, дядя Джикэ, я видел, что ей жаль меня.
Лишь через полчаса Клаудиу вернулся и с ним несколько милиционеров. Они пустили в ход резиновые дубинки и быстро навели порядок. Только «дядя Джикэ» никак не мог успокоиться, рвался из рук милиционеров, стремясь продолжить драку.
— Как же так, вы, народная власть, вы против нас, за этих буржуев? Мы портовые рабочие, докеры, мы еще с вами потолкуем…
Когда зачинщиков драки вывели из комнаты, к гостям обратился офицер милиции:
— У вас завтра гонки, после них и поговорим. Придется заплатить за причиненные убытки. Мы разберемся, кто виноват.
Уже не спалось. У Гаврилеску вдобавок возникло предположение, которое взбудоражило и остальных:
— Братцы, а что, если они попортят наши машины?
Клара с признательностью посмотрела на Гаврилеску, она как раз придумывала повод, чтобы выйти из этого проклятого здания. Они пошли к машинам и решили проехаться по берегу Дуная. Клаудиу отделился от попутчиков, свернул к опушке леса и остановился.
— Смотри, больше не убегай! — сказал он ей, устраиваясь поудобнее на сиденье и пытаясь вздремнуть.
— Ладно, — покорно прошептала она.
Мимо проехали машины остальных, и фары заставили тени деревьев кружиться вихрем, как в хороводе.
И вновь, как тогда в лесу, Кларе стало душно, она задыхалась, словно железная лапа сжала ей горло. Клаудиу тихонько посапывал, свидетельствуя, что его совесть совершенно спокойна. А Клара снова слышала голос Джео — слов теперь точно не вспомнить, но говорил он о смерти. Это было ночью, на опушке леса, на шоссе, ведущем в Питешты, куда они отправились на его старом «шевроле», чтобы подышать свежим воздухом. Так же кружились вокруг них тени деревьев, спугнутые фарами проезжающих мимо машин. Она медленно пила пиво прямо из бутылки, которую Джео купил у заставы…
Автогонки были так себе.
Клара сидела среди немногочисленных зрителей на склоне у поворота, считавшегося самым опасным, с ней увязались и две овечки, они переговаривались за ее спиной, восхищаясь виражами проносящихся мимо них болидов. А она никак не могла сосредоточиться на гонках, от рева моторов, от гари выхлопных газов подступала дурнота, но уйти было некуда, да и овечки не отпускали, следуя за ней, как две тени.
— Как вас зовут, девочки? — спросила она после первого тура автогонки.
— Меня Танци, а ее Лена… Мы родились в день Константина и Елены, потому одновременно празднуем именины и день рождения. Приезжайте к нам в Питешты хоть разок! Мы будем счастливы.
— Скажите, не случалось вам вдруг перепутаться, не знать, кто из вас Лена и кто Танци?
— Ой, какой странный вопрос вы задаете, как же это мы можем перепутаться? И мама нас не путает, а вот папа иногда ошибается! А нам хоть бы что, только смеемся, когда люди сбиваются с толку, особенно ухажеры…